«Первый». Том 2

— Не знаю. Я попробовала играть в магию, а потом ничего не помню.

— Понятно. Ты больше без меня не играй в магию. Это только при мне можно. Я же тебя у Пуха научил. Шоколадку хочешь?

— Да. Две. Нет, три.

— Держи. Одну сразу в рот положи.

Что делать? Ситуация критическая. Маг на земле не один. Их два. Второму шесть лет, или около того. Что она там намагичила так, что её резерв обнулился? Неважно. Сейчас её можно оставить здесь.

— Побудешь здесь одна?

— Угу.

Она покивала и ответила. Не совсем это слово, но нечто на него очень похожее. Что ещё раз доказывает бесконечное разнообразие и богатство нашего языка. В этом слове были две гласные и одна согласная. Но букв для их отображения в нашем, да и в любом другом алфавите, нет.

— А ты здесь полежать и поиграть в больницу не хочешь?

Она теперь помотала головой и ответила словом из трех букв, так же отсутствующем в любых словарях и грамматиках. Вот странность, все мы эти два слова согласия и отрицания знаем и без труда можем повторить, но вот написать их…

Я встряхнул головой. Вечно я отвлекаюсь. С другой стороны магия — это сила слова.

— Верочка, ты посиди пока здесь, и всем, кто придет, говори, что хочешь к папе. Хорошо?

— Ладно, а почему? А куда ты пойдешь? А где Лиз? А где Эли?

— Так надо. Не забудь. Сиди и говори только это. Ты хочешь к папе. Поняла?

Глава 22

— Ага.

— Что надо говорить?

— Я хочу к папе.

— Молодец, сиди и жуй шоколад. Скоро увидимся.

Я вышел из реанимации:

— ОТМЕНА -

— Сестра, что с вами?

— Не знаю, что-то случилось. Вы кто, молодой человек? Вам здесь находиться нельзя. Это реанимация.

— Да я только зашел спросить, и тут вы стали падать на пол. Не мог же я вас так оставить. Вы, должно быть, лишние дежурства брали и устали. Вам бы выспаться, как следует. А я уже ухожу. Что-то я напутал, извините.

— Молодой человек!

— Да?

— Спасибо, я и в самом деле после ночной смены осталась. Но вам здесь нельзя.

— Не за что. Я уже ушел. Будьте здоровы.

Всю семью я застал в соседнем коридоре у дверей без таблички.

— Мих, её Эли без сознания в спальне нашла. Пульса не было. Говорят, всё очень плохо. Синдром какой-то. Мих, я тоже умру. Я без неё не смогу.

— Лизка, успокойся. Я её видел. Она в полном порядке. Ест третью шоколадку. Какая-то ошибка медицинская. Требуйте, чтобы вам её срочно вернули. А то будут иголки тыкать и исследовать, — все члены семьи, после моих слов, вскочили с мест и бросились в кабинет, откуда сразу донеслись истеричные вопли Галины Николаевны — матери семейства.

Даже всегда тихий Олег Владимирович повысил тон. Лизка просто орала, требуя вернуть сестру, и угрожала расправой. Элен тоже было слышно, но она пыталась внести ноту успокоения в этот агрессивный хор. Через две минуты они вывели врача, едва ли не под конвоем, и направились в тот коридор, по которому пришел я. Проводив их до дверей в реанимацию, я отошёл подальше.

Еще через пять минут Лизка вышла, держа в руках мелкую. Та обнимала Лизку и жевала шоколад. Вид у Лизки был очень угрожающий. В игре она привыкла к насилию и здесь сдерживалась с трудом. Врач вышел с выражением полного недоумения на лице, кроме недоумения на его лице можно было отчетливо увидеть следы физического насилия.

Кто из членов семейства приложился, понять было трудно. Выглядели все они очень агрессивными. Нетрудно понять. Они увидели совершенно здорового ребенка, к которому их отказывались пускать, и пытались объяснить, почему они должны оставить его в больнице на обследование. Лизка, ни на кого не глядя, вынесла сестру из отделения, на ходу снимая с себя куртку и кутая в неё мелкую.

Мелкая же наслаждалась всеобщим вниманием к ней и шоколадом. С любопытством вертела головой во все стороны, пытаясь увидеть всё и ничего не пропустить.

Врач настолько растерялся, что ничего не предпринял, и, наконец, всё семейство Вронских покинуло и этого врача, и возглавляемое им отделение, и больницу.

После возникшей суеты всё быстро успокоилось и я постучал в тот кабинет заведующего отделением, где так недавно побывали все члены Лизкиной семьи.

— Василий Ефремович, можно войти? Я по поводу Веры Вронской. Мои родственники были слегка не сдержанны. Я хотел извиниться за них и за всю эту ситуацию. Но ведь их можно понять. Верочку любят все, кто хоть раз с ней общался.

— Невероятная история. Всего этого просто не могло быть. Её привезли без сознания, и неопытный врач скорой не смог прощупать пульс. Состояние было критическое, и вот на моих глазах она совершенно здорова. Сидит в реанимации на кровати и ест шоколад. Откуда у неё шоколад? Вот скажите мне, молодой человек, откуда в реанимации шоколад?

— Всё, скорее всего, прояснится после расспросов персонала. Я хотел вас поблагодарить за заботу о племяннице и спросить, не нужно ли что-то оформить. В этом конверте тысяча евро. Это вам за моральный ущерб. Жена брата обычно держит себя в руках.

— Это не мать. Мне врезала средняя дочь. По тому, как она схватила Верочку, я понял, что лучше ей не мешать.