Первый ученик

Попочка без устали метался по коридору, хватал то одного, то другого за ухо и ставил к стене. Не прошло и трех минут, как вся стена украсилась вереницей наказанных. Среди них первым был поставлен, конечно, Самоха.

Однако ему неплохо.

Вот идет мимо Алешка Медведев. В руках — кусок булки. Поравнявшись, он молча отламывает добрую половину.

Самоха доволен. Набил щеки, стоит жует, улыбается, корчит рожи.

Подходит Коряга.

— Уже? — спрашивает он сочувственно.

— Уже, — отвечает Самоха. — Стою, выстаиваюсь.

— Постоять с тобой вместе?

— Нельзя! — подбегает Попочка. — Нельзя стоять с наказанным рядом.

— Я тоже наказанный, — врет Коряга. — Афиноген Егорович еще на уроке сказал, чтобы я на перемене к стене прилип.

— Тогда стойте молча, — требует Попка и летит в другой конец коридора ловить «преступников».

— Что, Самоха, делать будешь, когда из гимназии выгонят? — начинает Коряга «развлекать» приятеля.

— В цирк поступлю.

— Нет, правда, что делать будешь?

— Улечу на воздушном шаре.

— Фу, я серьезно, а ты…

— Чего спрашиваешь? Разве я знаю. Может, и правда в цирк пойду. Акробатом… Акробатом, по-моему, ничего, интересно…

И, вздохнув, добавляет:

— А разве как выгонят из гимназии, так мне домой можно? Отец у меня, знаешь, какой…

И совсем тихо:

— Раньше еще ничего, а теперь то и дело пьет. А как напьется — бьет. А потом сидит и поет: «Выхожу один я на дорогу».

Сережке жалко Самоху. Чтобы утешить, говорит он ласково:

— А ты не давайся отцу в руки. Чего ради? Как начнет! — беги к нам.

— Приду… А Афиногену Швабре я еще умудрю штуку. Я письменный содрал у Медведева. Слово в слово содрал, ну точь-в-точь, а что вышло? Медведеву тройка с плюсом, а мне два с минусом. Справедливо это?

— Хочешь, я задачу тебе списать дам? — совсем разжалобился Сережка. — Хочешь, я для тебя у восьмиклассников папиросу выпрошу?

— Не надо, — говорит Самохин, — акробатам курить нельзя: мускулы портятся. А у меня, смотри, какие.

Хотел засучить рукав, а тут сам Амосов Коля собственной своей персоной вышел из класса. Идет, держит книгу перед глазами и читает про себя:

В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе…
Стояла долго на дворе…
Стояла долго на дворе…

И опять сначала:

В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе…

Амосов захлопнул книгу, вздохнул и, мерно шагая по коридору, начал снова, но уже наизусть:

В тот год осенняя погода…

— Да брось ты, — сказал Корягин. — Ведь и так выдолбил, как попугай. Какого, лешего по сто раз зубришь одно и то же? Не надоело, что ли?

— Сегодня вызовут, — ответил Коля. — «В тот год осенняя…»

— Почему ты знаешь, что вызовут?

— Чувствую…

Но Коля вовсе не чувствовал, а просто знал это наверняка. А знал потому, что Швабра у них в доме вчера чай пил.

— Завтра, Коля, я тебя в классе спрошу вот это и вот это. Ты смотри же, выучи хорошенько.

— Балуете вы его, Афиноген Егорович, — кокетливо говорила мама. — Разве так можно?

А сама была рада. Складывая губы бантиком, любезно спрашивала:

— Чайку стаканчик еще позволите? Вам с вареньем или с лимоном?

— Если можно — с ромом, — отвечал Швабра.

А Коля уже бежал в кабинет к папе и приносил оттуда Швабре дорогую сигару.

После чая Колин папа, Швабра и еще кто-нибудь из гостей садились играть в карты, а Коля отправлялся в свою комнату и принимался зубрить уроки. Часто он входил в гостиную и говорил отцу, но так, чтобы непременно услышал Швабра:

— А я уже выучил. Хорошо выучил…

Иногда даже отец не выдерживал и одергивал тихо:

— Николай! Иди к себе.

Тогда Коля принимался мучить Варю. Ставил ее перед собой и говорил:

— Я буду отвечать, а ты слушай.

— О, барчук, — пугалась Варя, — да ничего же я не понимаю. Отпустите вы меня, пожалуйста.

— Ну и убирайся! Без тебя обойдусь.

Выпроводив Варю, он ставил перед собой стул или половую щетку, шаркал перед ней ногами, любезно раскланивался и, откашлявшись, отвечал урок:

В тот год осенняя погода…

Однако, как бы ни вызубривал, а перед тем, как отвечать в классе, робел и терял уверенность.

— А вдруг забуду? А вдруг собьюсь? — трусил Коля и снова долбил и долбил без конца.

Так и сегодня. Не обращая внимания на насмешки Корягина, он присел на подоконник и, мечтательно глядя в потолок, продолжал:

В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе…

Корягин не вытерпел и крикнул:

В тот год зубрилка на окошке
Сидел, как сыч, поджавши ножки.

Но Коля давно уж привык к насмешкам. Раньше жаловался родителям, но отец внушал ему строго:

— Помни, из какой ты семьи. Держись подальше от этих Самохиных и ему подобных. Не пара они тебе.

Коля так и делал. Дружил с Бухом, немного с Нифонтовым и больше ни с кем.

Колкие стишки Корягина и Самохи задели его, но он не показал виду. Выбрав самый дальний подоконник, уединился, сел поудобней и продолжал шепотом:

В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе…