Первый ученик

— Я нашла, — девушка улыбнулась. — Я нашла ход. Помнишь, сейсмические датчики подняли тревогу, нам потом говорили, что в шахте на северном склоне произошел обвал?

— Нет, — Макс последовал за Лисицыной.

— Говорили, говорили. Видимо, бункер тоже задело. Смотри, — она жестом указала на еще одну россыпь камней, не в пример большую, чем нашел он. Стена между двумя нишами выглядела так, словно по ней долго стучали молотком, пока не пробили дыру с неровными краями, и большая часть камней оказалась с той, а не с этой стороны.

Грош склонился к пролому, кожи коснулось чуть прохладное дуновение ветерка. Куда бы не вел этот лаз, заканчивался он на поверхности.

— Удивительно, что никто ничего не заметил ранее, — сказала девушка.

— И мы бы не заметили, если бы не зверь, — он коснулся края камня. — Горы изрыты ходами как червивые грибы. Старые шахты, новые шахты, засыпанные или нет захоронения.

— Ты же знаешь, что наш бункер не единственный, — Настя тоже склонила лицо, оказавшись в непосредственной близости от него. — Говорят, раньше все хранилища соединялись ходами, и можно было перейти из одного бункера в другой, не выходя на поверхность, — прошептала она.

Макс выпрямился. Она была права. На самом деле, хранилищ, сохранившихся со старых времен, было несколько. Отданный пси-академии бункер назывался Учебным. Существовали еще Исследовательский, Экспериментальный, Третий (куда подевались первые два, Грош не знал), Старый и само собой Императорский.

Члены монаршей семьи умирали как люди, какими они, за исключением первого императора, и являлись. Они тоже возвращались вредить после смерти, а это никуда не годилось, не вязалось со светлым образом династии. К тому же разногласия семьи не должны были стать достоянием общественности. Почивших членов правящего дома провожали в бункер со всеми почестями и хвалебными речами. Там же хранили и наиболее ценные реликвии трона. Под охраной семейных призраков их не то, что украсть, к ним даже приблизиться не осмелятся.

Макс еще раз взглянул на дыру и пошел обратно.

— Ты чего?

— Ты нашла, что хотела, — не оборачиваясь, сказал парень.

— Да, но не оставлять же все так…

— Предлагаешь залить бетоном? Заколотить? Так прости, я бетономешалку и молоток в других штанах забыл, к прическе не подходили, — он притормозил и все-таки посмотрел на девушку. — Я иду спать. Хочешь — присоединяйся.

— Скотина, — буркнула Лиса.

Через несколько минут Грош уже вытянул ноги на кушетке и закрыл глаза. Он слышал легкие шаги девушки, слышал щелчок закрываемой двери и даже слышал ее дыхание, когда Настя склонилась над его лицом, с минуту пристально его разглядывая.

Урок четвертый — Физическая культура

Тема: Бег с препятствиями.

Дежурные ночной смены освобождались от утренних лекций, чтобы отоспаться. Это и намеревалась сделать зевающая Настя. Место на единственной кушетке Макс освободил ей ближе к утру. Сам же Грошев предпочел прогуляться в Некропольский, зашел в маленький павильон местного оператора связи, без энтузиазма поглазел на пяток моделей сотовых телефонов и ушел. Перебьется — мать все равно отказывалась звонить на трубку, считая это расточительством, а больше с ним разговаривать некому.

Потом его за каким-то чертом понесло к Дому художника. Он вряд ли смог бы ответить, что там забыл. Но через сутки с небольшим парень снова стоял на том же месте, где схлопотал по голове. Стоял, смотрел и ждал хоть каких-нибудь откровений. При свете дня место выглядело обыденным. Двухэтажный Дом художника, приземистый пятистенок напротив, проулок между ними хорошо просматривался, вплоть до забора следующего участка. Откровение задерживалось.

Чуть ниже по улице гомонил и собирался народ, эмоциональные выкрики чередовались с не менее эмоциональной жестикуляцией. Парень неторопливо приблизился, черная форма удостоилась нескольких взглядов, но и только. С утра по поселку бродило с десяток студентов.

— Что она делает-то? — дородная женщина прижала руку к необъятной груди, закрывая ярко синий кад-арт.

— Не по-божески, — добавила вторая, ее камень был спрятан под растянутую вязаную кофту.

— Еще Ирыча не схоронили, — дедок в рубашке крякнул.

— Да заткнись ты, — повернулась к нему бабка, ее фиолетовый камень, на вскидку конхит, качнулся на белой тесемке. — Много она хорошего от него видела, чего ж дивиться.

Макс встал рядом со столпившимися у красного забора людьми. Все смотрели на деревянный дом и на женщину, которая в остервенении вытаскивала во двор вещи и кидала их в бочку, где весело пылал огонь.

— Сперва сын сбежал, теперь мужа убили, — проговорил мужчина в спецовке, стоящий ближе всех к Грошу. — Бедная баба.

Женщина со свинцово-серым кад-артом на груди решительно бросила в пламя две пары обуви. Действия при всей их истеричности напоминали ритуал. Рубашка, засаленный ватник и даже книга — все принял огонь.

— Ну, и свезла бы в шахты острожникам, — не унимался дедок. — Палить-то зачем?

— Эх, Рутка…