Первый удар. Книга 3. Париж с нами

Там, где кончается решетка, окаймляющая порт с этой стороны, бульвар поворачивает, несколько удаляется от порта и спускается к морю вдоль верфи, неподалеку от базы подводных лодок.

— Вон они идут, видишь?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ До самых ворот

Вдали показалась колонна. Ветер доносил пение демонстрантов. Временами хор голосов звучал особенно мощно. Зрелище внушительное. Триста металлистов в старых потертых куртках, кожанках, плащах, надетых поверх спецовок, идут сплошной массой, сомкнутым строем.

— Ты обрати внимание, некоторые ребята страшно возбуждены, — говорит Брасар. — Это неплохие парни. Их можно понять. Они хотели сегодня ринуться в бой одни, не дожидаясь остальных, тех, кому надо было еще все растолковывать. Пришлось им доказывать, что лучше выступить на час позже, но всем вместе. Ну и досталось же Рубо, когда он им это сказал! Коммунисты не хотели его слушать и посылали к чорту, пока я не пришел ему на помощь. Кошмар какой-то!

— Понятно, но это вовсе не значит, что они действовали из плохих побуждений, — объясняет Анри.

Чудно все-таки, — шевелишь губами, говоришь какие-то слова, а сам думаешь совсем о другом. Особенно Анри, он все время настороже. Голова усиленно работает: что-то сейчас произойдет, что надо будет предпринять? И все же они продолжают разговаривать и не могут остановиться. Они сейчас должны говорить, все равно о чем, хотя бы даже о пустяках. Наверное, разговаривают не они, а нервы — так курица продолжает хлопать крыльями после того, как ей отрубили голову…

— Такие ребята мне напоминают некоторых супругов, — вставляет Робер, не проронивший ни слова с тех пор, как они вышли из «Глотки». — Сначала дерутся, не помня себя, а потом подсчитывают убытки.

— А все-таки горячие люди нужны, и хорошо, что они у нас есть! — возражает Папильон.

Поль и Анри — они идут между Папильоном и Робером, Брасар впереди — обмениваются многозначительным взглядом. Поль все время молчит. Он попал в непривычную для него обстановку, как он сам это сказал, и сейчас ко всему приглядывается и прислушивается…

— Впереди, кажется, Рубо, — узнает Анри. — За ним несут профсоюзное знамя.

— Он самый, — подтверждает Брасар.

Расстояние между группой Анри и демонстрантами все уменьшается — и те и другие прибавили шагу.

До колонны осталось метров двадцать. В рядах демонстрантов воцаряется какое-то странное молчание: так бывает, когда кончат петь одну песню и еще не запоют следующую или после того как выкрикнут очередной лозунг. Слышен только ритмичный шум шагов по мерзлому асфальту. Еще издали демонстранты узнали Анри и показывают на него друг другу.

Группа докеров подходит к голове колонны, и в ответ на их «гип, гип, ура!» раздаются дружные возгласы… Металлисты приветствуют докеров:

— Ура! Ура!

— Привет! — здоровается Рубо с Анри и, обращаясь к Роберу, добавляет: — Как хорошо, что вы с нами!

— Е-дин-ство дей-ствий! Е-дин-ство дей-ствий! — кричат металлисты.

Для них сейчас важно не то, что Анри, Брасар и Робер занимаются профсоюзной и другой работой, а то, что они коммунисты. Рубо не коммунист, и это тоже всем известно. Призыв к единству, как огонь, охватывает ряд за рядом, разжигая яркое пламя и согревая всю эту сплоченную массу людей. Неплохо погреться в такую погоду!..

— Е-дин-ство дей-ствий! Е-дин-ство дей-ствий! — скандируют демонстранты.

Докеры и Рубо вместе со всеми скандируют эти слова. Рубо все же пытается объяснить, что он не это единство имел в виду. Ему давно понятно и ясно: дело не в том, коммунист ты, или социалист, или католик… Он хотел сказать: «Хорошо, что вы, руководители докеров, с нами, металлистами!»

Поэтому он говорит:

— Ведь войну ведут не между профессиями, правда?

— Да, теперь мы не повторим ошибок сорок седьмого года, — отвечает Папильон.

* * *

Папильон не совсем верно понял Рубо, ему показалось, что тот хотел сказать: нельзя вести войну между разными профессиями. И Папильон вспомнил зиму сорок седьмого года. Тогда по всей стране прокатилась волна забастовок в знак солидарности с бастующими шахтерами. В городе тоже было решено провести всеобщую забастовку. Но тут допустили ряд оплошностей: не учли обстановку, да и не всегда подкрепляли забастовку солидарности экономическими требованиями рабочих. Докеры, — те поднялись все до единого, а вот с рабочими на верфи дело пошло хуже, тем более что у них долгое время в руководстве профсоюзом сидели реформисты. Груз прошлых ошибок сразу сказался, возникли всевозможные трудности. Рабочие заявляли, что все эти забастовки только игра в бирюльки. Правда, многое потом объяснилось: бывший секретарь профсоюза металлистов переметнулся в «Форс увриер». Но это повредило не столько ВКТ, сколько ему самому. Тем более, что массы за ним не пошли. Но, к сожалению, многие рабочие, как часто бывает в таких случаях, вообще остались вне профсоюза… Словом, тогда, на третий день забастовки, половина бастовавших в городе вернулась на работу, часть была готова последовать за ними, и только докеры перед лицом трудностей проявили еще большее упорство и боролись еще ожесточеннее…