Первый удар. Книга 3. Париж с нами

Океан поразительно спокоен. Видно, ветер поднялся недавно и огромное водное пространство успело пока покрыться только гусиной кожей, но и эта рябь почти незаметна. Облака отражаются в воде, и океан напоминает белую гладкую равнину, еле заметно перерезанную извилистым течением. Отсюда он кажется выпуклым как поверхность полного до краев стакана. Редкое спокойствие в такое время года. Обычно зимой город лишь слабо рокочет, настороженно свернувшись клубком — его подавляет бурное волнение океана, который, — это хорошо видно отсюда, сверху, опоясывает почти весь город. Люди по сравнению с океаном — дети. Разве они могут так, как он, шуметь, взрываться, клокотать? Но сегодня роли переменились. Здесь, на земле идет кипучая жизнь, борьба, все бурлит, а океан оставил людей в покое и наблюдает за ними с видом знатока. У него-то опыт богатый!

* * *

В редакцию газеты пошли Люсьен и еще один товарищ. Среди женщин находилась Фернанда. Вестибюль оказался грязным, темным, заваленным перечеркнутыми зеленой краской пачками непроданных газет, на стенах и на полу — толстый слой пыли. В застекленной будке сидели два перепуганных старика. Лица их трудно было разглядеть, так как стекла растрескались и покрылись копотью, а лампочка без абажура освещала только лысину стоявшего старика, второй — сидел. Но все же можно было понять, что они готовы на все, лишь бы не нажить себе неприятностей.

— Мы хотим поговорить с господином Бени.

Но старики притворились, что ничего не слышат. Увидев окошечко, Люсьен толкнул его кулаком, а его товарищ одновременно открыл дверь будки. Старики растерянно переглянулись, и один из них сказал дрожащим голосом:

— Мы не здешние, мы из НОПП[13].

— Понятно. Ну, а где же господин Бени?

— Не знаю, пришел ли он. Ты не видел? — спросил все тот же старик у своего товарища.

— Жаль! Жаль! — заметил Люсьен и, смеясь, добавил. — Видите ли, мы именно те «молодчики», которых он искал. Знаете, он писал в своей статье о полиции из дюжих молодцов. Вот мы и явились.

В доказательство Люсьен показал свои ручищи.

— Мы прикинулись демонстрантами, — нашел нужным пояснить товарищ Люсьена, — чтобы нас не раскусили те, с кем нам придется иметь дело.

Старики бы клюнули, если бы женщины так откровенно не расхохотались; тут они поняли: их разыгрывают.

— Ну хорошо… а женщины? — спросил опять тот же старик.

— Это любовницы Бени… Да, да, его любовницы, — не моргнув глазом, ответил Люсьен.

— Они, конечно, переодеты, — подхватил второй демонстрант.

Женщины фыркнули, а Люсьен перешел на угрожающий тон:

— Ну, чего вы ждете? Не снюхались ли вы с коммунистами, а? Где же, в конце концов, господин Бени? Проведите нас к нему, да поживей.

— Сейчас, сейчас, — ответил старик. — Следуйте за мной…

Старик видел, как редакционные работники шмыгнули в типографию, и решил, что Бени с ними, — значит, всю эту банду можно безбоязненно отвести в его кабинет. Кстати, второй старик за это время успеет спуститься в типографию и всех предупредить.

Но беда была в том, что окна кабинета Бени выходят не на улицу, а во внутренний дворик, а газетчики в спешке совсем забыли о своем шефе. Правда, до него донеслись крики и пение «Марсельезы», и он решил выйти, но было уже поздно. На лестничной площадке он столкнулся нос к носу с Люсьеном и Фернандой, которые немедленно преградили ему путь.

— Не пугайтесь, господин Бени, — сказал Люсьен с добродушной улыбкой человека, уверенного в своей силе, — мы те самые дюжие молодцы, о которых вы писали в газете. Не бойтесь нас, зайдемте на минутку в ваш кабинет…

Люсьен подтолкнул Бени к двери. Все последовали за ним. Втащили и старика.

— Ах, вы работали над своей статьей? — с любопытством проговорил Люсьен, взяв со стола исписанный лист. Второй лист был вставлен в машинку. Люсьен не знал, как его вынуть, и оторвал верхнюю часть страницы, на которой уже что-то было отпечатано.

— Приходится торопиться, а то опоздаешь к номеру, — объяснил Бени.

Люсьен пробежал глазами страничку.

— Все ясно: «опять красные бунтари понесли полное поражение».

— Конечно, — поддержал товарищ Люсьена.

— Но это же неправда, — возмутился Люсьен, перейдя на серьезный тон. — «В ночь с субботы на воскресенье, — продолжал он читать, — все горючее было беспрепятственно разгружено и доставлено на склад». Это же неправда! В трюмах осталось бензина не меньше половины.

Обернувшись к товарищам и искоса посматривая на Бени, Люсьен подозрительно проговорил:

— Что же за всем этим кроется, а?

Потом, глядя прямо в лицо Бени, он спросил его в упор:

— Ну-ка, что все это значит?

Бени из тех недоношенных существ, о которых говорят, что они тонут в собственных штанах. Что бы они ни одевали, все на них висит мешком. Лицо у Бени кажется совершенно восковым, особенно сейчас, когда он смертельно бледен. Над дергающейся верхней губой жалкое подобие усиков — волоски можно пересчитать, к тому же слева, вдоль прыгающего от тика шрама, усики словно побиты молью. А если все это отбросить, то вполне красивый молодой человек, одетый по моде и всякое такое.