Первый удар (сборник)

Генерал лихорадочно думал. Парой взмахов короткопалых ладоней эта дурнушка вскрыла всю немецкую оборону. А про аэродром в N ему не докладывали… и не знали. Одна хорошая новость: артиллерия все еще на тех же местах. Что за бред?! Совпадение? И как она говорит…

– Но откуда у вас эти данные, мадемуазель?

– Господь говорил со мной и посылал ангела. Генерал, нужно оставить южные бастионы и сразу готовить вторую линию укреплений. Разрушить мосты, чтобы выиграть время. Собрать мужчин, которые могут держать оружие. И пусть солдаты молятся каждый день. Тогда мы спасем Францию.

– Господь? Ангела?!

– Да. Я давно слышала голоса ангелов, еще в детстве со мной говорил Михаил, и святые тоже. А теперь мне сказали: Францию спасет дева, встань и иди. Вот я здесь, и господь наполняет мой рот словами.

– Хорошо, дитя мое, продолжай.

– Времени очень мало. К рассвету осадные башни…

– Танки, – автоматически поправил генерал.

– Да, они должны быть на приграничной полосе. Почти все их солдаты попадут в рай, но мы сможем уйти, сохранив остальную армию. Дальше…

Генерал закурил. Он вдыхал дым, смотрел на фигуру у карты и улыбался – себе и своей детской вере в доброго боженьку. Аэродромы бошей в голове у девчонки с улицы. А паспорта, наверное, еще нет. Бедняжка сошла с ума, рехнулась, чокнулась. Вообразила себя… и имя… сразу можно было понять. Орлеанская дева в плащике от Гарнье. Начиталась газет, сумасшедшие очень догадливы. Надо сказать Дюнуа, пусть позвонит в городскую больницу. И тихо, тихо, без шума.

– Обожди тут, дитя мое, я вызову для тебя карету из штаба.

Девушка посмотрела на генерала в упор. Взгляд – спокойный и ясный.

– Ты уверен, что нужно отвезти меня в штаб? Ты приказываешь?

У генерала екнуло сердце. Неприятно лгать ради блага. Словно ребенка обманывать. Или она понимает?

– Да, дитя мое. Там тебя выслушают и помогут спасти Францию. Разве могу я, я один решить судьбу государства?

Девушка отвернулась к карте.

Генерал вышел к двери, шепнул пару слов Дюнуа и вернулся. Девушка взяла со стола карандаш и чертила что-то на карте, комментируя стрелки и линии наступления. Генерал наблюдал и поддакивал, поражаясь порой изощренности женского бреда. Союз с русскими, с этим рябым кровопийцей?! Высадка с моря? Нормандия…

Скрип колес – и машина под окнами. Генерал извинился и вышел.

Он вернулся с двумя мужчинами в одинаковых светлых костюмах.

– Вот, собственно, дитя мое, это конвой из штаба, тебя проводят.

Девушка спокойно пошла к дверям. Неспешно, с достоинством протянула руки сопровождающим. Улыбнулась.

– Я вернула перчатку, Карл.

Дверь захлопнулась. Генерал посмотрел вниз… Вот машина тронулась, рассекая лучами фар темный дождь. Вот опустился шлагбаум. Дюнуа и де Ре навытяжку замерли по обе стороны караулки – будто только что проводили президентский кортеж. Генерал де Голль сдвинул отсыревшие створки окна, задернул шторы, плеснул коньяку в кофейную чашечку и склонился над картой, изучая сплетение стрелок и линий.

Кое-что из того, что запомнилось, пригодилось после. В сорок четвертом.

Владислав Гончаров Дорога к теплому морю

Вам когда-нибудь приходилось пробовать «фугу»? Мне – нет. Поэтому о вкусе этого экзотического блюда я был осведомлен весьма приблизительно. Знал лишь (из литературы), что готовится оно из тихоокеанских иглокожих рыб, обладает легким наркотическим действием и при малейшем несоблюдении технологии способно вызвать смертельное отравление. Ну и литературно-эмпирическое описание знаменитого неповторимого вкуса, начиная от ощущений на языке и кончая кончиками пальцев ног.

Во всяком случае, в другое время и в более подходящем месте я вряд ли стал бы вот так пробовать тот кусок странного кушанья, который заботливая хозяйская рука вывалила мне на тарелку с общего блюда.

Собственно, на эту деревенскую свадьбу я попал совершенно случайно – благодаря радушию железнодорожного попутчика. Если, конечно, это действительно была именно свадьба, а не именины или даже поминки – твердой уверенности в этом у меня нет до сих пор. По крайней мере, здесь собралась едва ли не половина населения пристанционного поселка, а также было много деревенского самогона, пельменей, картошки, шума, нестройного пения – из чего там еще состоит деревенское торжество?

Именно из-за этого самого самогона, подсчитать количество которого не представлялось возможным и который едва ли не насильно вливался в каждого, кто еще сохранял признаки трезвости, я не отследил момента, когда странный тонкий ломоть материализовался на моей тарелке. Поэтому и происхождением его заинтересовался несколько позже – наверное, когда почувствовал, что ощущения мои не во всем соответствуют стандартному и достаточно знакомому состоянию алкогольного опьянения. А может быть, опознав среди останков различной снеди на основательно разворошенном столе несколько обглоданную, но все еще сохраняющую ряд характерных признаков вышеупомянутую иглокожую тварь – рыбу-собаку, иногда ошибочно именуемую «морским ежом».