Первый узбек

– Давно, несколько лет назад, наш брат пошёл в хадж со своей женой и дочкой. Пошёл в Мекку, молить Всевышнего о том, чтобы Тот дал ему сына, но пропал по дороге. Мы ничего не знали о том, что с ними приключилось. Мы тщательно ухаживали за оставленным хозяйством старшего брата, за коровами, работали в его мастерской. Проходящие караванщики рассказали грустную историю об умершей семье в Афарикенте, о том, что многие паломники, заболев тогда, скончались в дороге. Мы и поминки провели, как положено. Но луну назад нас нашёл незнакомый человек и сказал, что наша племянница жива. Что живёт в доме Халила-плотника как дочка. Уж как мы обрадовались, как благодарили Аллаха, что Он услышал наши молитвы. И вас благодарим Халил-ака за то, что вы такой благородный человек, не обидели сиротку, дали ей кусок хлеба. За ней приехали, хотим забрать домой. – Всё было так, да не совсем. Не всю правду сказали братья, решили схитрить. Всё равно никто не проверит: они и раньше знали о том, что девочка осталась жива и была брошена караванщиками на произвол судьбы. Но не стали беспокоиться – может уже померла, зачем лишние траты, зачем искать?

Старший брат покосился на дастархан и, легко вздохнув, подумал про себя: «Как же, кусок лепёшки. Наверное, и мясо едят раз в неделю». Зависть – плохое чувство, Джалил это понимал, но поделать с собой ничего не мог. Всё имущество пропавшего брата они уже с Одылом поделили, да только от него ничего, кроме пыли не осталось… Найденную племянницу они решили с выгодой для себя выдать замуж. Насчёт калыма сговорились с уважаемым человеком в Оше. Правда, четвёртой женой, да и лет жениху уже давно за пятьдесят. Хорошо, что приданое за ней просят небольшое, сиротка всё-таки. А так поправят они с Одылом свои дела. Вовремя нашлась девчонка. Джалил думал, смотрел по сторонам и наконец спросил:

– А могу ли я видеть Лолу? – рассевшись хозяином на айване и напившись чаю с никогда не виданным доселе сахаром, он никак не мог вспомнить имя потерявшейся племянницы.

– Какую Лолу? – Халил от удивления поперхнулся чаем. – Вы, уважаемый, ошиблись, у нас никакой Лолы нет!

– Ой, простите, Лайло! Лайло, как же я забыл?! Так давно это было! Я её, маленькую, на коленке качал, играл с ней! – гость нисколько не смутился, но решил последить за языком, вдруг хозяин подумает, что они обманщики?

Халил досадливо нахмурился: проделать длиннющий путь за единственной племянницей, прийти в дом к людям, у которых три года жила твоя родственница с пустыми руками? Две сухие лепёшки не в счёт, такие во время хаита беватанам подают! Халил стал наливаться злостью.

Он не был жадным. Старался по мере возможности помогать людям, делился, чем мог. Но никогда не смотрел в сторону бездельников. Тех, кто придумывал для себя причины лодырничать. Терпеть не мог лентяев и попрошаек, жалующихся на жизнь и на внезапные, случайные никогда не заканчивающиеся неудачи! Считал, что каждый человек может хорошо жить, если у него есть голова на плечах, здоровье и умелые руки.

Досада на гостей росла с каждым мгновением – она складывалась от ощущения вони их грязных ног, от запаха никогда не мытых тел и потной одежды. Раздражение проистекало от всего их вороватого и хитрого вида. Но что делать, надо потерпеть, надо всё узнать и только потом что-то решать. И почему-то ему не верилось, что братья не знали, что племянница жива, – не верилось, и всё тут! Бросили как ветошь, а теперь прослышали, что она жива и здорова, живёт в состоятельной семье, оттого и налетели коршунами. Халил улыбался, как радушный хозяин, донельзя обрадованный приезду долгожданных и дорогих гостей, делая вид, что верит каждому их слову. Но злость, кипевшая в нём, не унималась. Хотя он и пытался, как мог, скрыть своё рвущееся наружу негодование и не показать своего раздражения. Грех, великий грех обидеть гостя в своём доме.

Карим и Саид уже начали готовить плов. Выбрали на заднем дворе несколько самых жирных перепёлок, быстро скрутили им головы, ощипали и выпотрошили. Они понимали, что разговор будет долгий и трудный, и хорошо видели раздражение отца. Братья догадывались, что неспроста сестрицу Лайло отослали к родственникам, – что-то готовится. Они тихонько переговаривались возле очага, готовя казан, нарезая морковь и лук. Все женщины находились в доме, к гостям не выходили, но Карим успел шепнуть жене и матери, что приехали родственники Лайло и, судя по всему, хотят её забрать с собой. На женской половине воцарилось уныние, но больше всех досадовала Зумрад. Сколько хлопот и всё зря! Приданое почти готово, а расходов-то, расходов, чтобы сгореть их душам! Она так привыкла к Лайло, что в действительности стала относится к ней как к родной дочери. С каким бы наслаждением вместо сахара и чая она налила им отравы, лишь бы не видеть эти хитрые рожи! Слишком хорошо всё складывалось, чтобы быть правдой!