Первый узбек

Дочка, рождённая наложницей, в раннем детстве была засватана за индийского падишаха и покинула гарем ещё ребёнком. Я в очередной раз пожертвовал своей кровью для сохранения мира на границах государства и покоя в стране. Злопыхатель скажет: «Легко жертвовать кем-то – лишь бы не собой». Вот и нет. Кем-то, особенно родными детьми тяжело распоряжаться, в этом заключается главная трудность жизни правителя.

Сын с детства отличался жестокостью – не оправданной жестокостью правителя, а бездумной свирепостью избалованного ребёнка, которому всё позволено его отцом и воспитателями. Я был так занят войнами, строительством, реформами и другими важными делами, что не мог вовремя пресечь его гнусные причуды. Многие отцы грешат этим пороком, отнекиваясь от своих детей занятостью. Его воспитатели, мамки-няньки, прислужники и даже аталык Джаккельдиби-эмир чаще всего умалчивали о позорных наклонностях наследника, считая их простым озорством.

Неужели можно считать озорством издевательство над щенком, которому Абдулмумин сначала отрезает уши и выкалывает глаза. Потом поочерёдно отрубает лапы, наслаждаясь визгом несчастного беззащитного существа, заливаясь при этом дурным смехом? А ведь смотрели. И ради того, чтобы наследник не пожаловался отцу, посмеивались вслед безумному хохоту Абдулмумина, уверяя себя, что тот воспитывает в себе с ранних лет твёрдость духа. Мой сын с детства был нечувствительным к боли, да и сейчас такой же. Я никогда не видел, чтобы он плакал, но также не помню случая, чтобы он кого-то пощадил.

Рабочих в Балхе, восстанавливающих крепость, возводящих стену вокруг города и допустивших огрех в работе, он приказал живьём замуровать в стену. Совсем как Тимур. Но тот приказал замуровать врагов, оказавших сопротивление при взятии города, – а этот казнил своих людей, своих подданных, осиротил детей. Лицо его при этом было равнодушное, спокойное, как будто не живые люди извивались в тисках строящейся стены, а кирпич неровно лёг, и его надо подправить. Это всё он проделал, будучи шестнадцати лет от роду! Я сам этого не видел, но мне постоянно доносили о его деяниях. Однако это не первое и не последнее проявление его извращенной свирепости.

Правитель должен быть твёрдым, но не безжалостным к своим подданным, иначе останешься один. Твои потомки будут вспоминать лишь стены, выложенные человеческими телами, а не мечети и медресе, построенные тобой. Спустя века твоим именем будут пугать детей. Поэтому отравить родного отца, стоящего на пути к полновластию, для него не грех. Насильно приближая мою кончину, он не понимает, что в силу преклонного возраста я и сам скоро уйду к порогу Аллаха. К своей любимой и единственной жене, которую никогда не забуду за кротость нрава и счастливый характер.

Кабинет, моё прибежище на все времена, соединяется со спальней проёмом двустворчатой двери. Сама комната увешана коврами работы западных и местных мастеров. В кабинете ковры хорезмской работы. Для них характерен чёрно-красный рисунок. С виду он кажется грубым и непритязательным, но наделён строгой законченностью. Бухарские ковры по цвету более яркие, насыщенные, ворс их длиннее и узоры такие, что хочется рассмотреть их поближе. Как же мастерам удаётся соединить в своём искусстве такое количество разных несочетаемых оттенков, да так, чтобы глазу было приятно? Моя любовь к коврам равна моей любви к коням любой породы, к собакам и разнообразным ловчим птицам.

Оглядевшись вокруг, я надкусил яблоко, уверенный в том, что яблоко, в отличие от питья и жидкой еды, отравить сложнее. Сок, брызнувший в рот и оросивший язык своеобразным кисловатым вкусом, дал мне почувствовать если не радость жизни, то её несомненное присутствие. Мысли катились дальше.

Бусины оставшихся дней падают одна за другой с нити моей жизни, и жалею я только об одном: дело моего существования пропадёт от дурного правления моего сына. Потомки забудут о том, что я совершил, построил, создал. Что при моём правлении народ жил, не боясь несправедливого преследования и наказания. Последние годы я чаще всего нахожусь в бухарском Арке. Бухару называют благословенной, великой, считают самым красивым городом на Востоке. Я так не думаю. Город пыльный, и, кроме высоких корявых дувалов, ничего интересного вокруг не видно.

Путешественники и торговцы из Европы, если случайно попадают сюда, иначе, как кучей земли наш город не называют. Некоторые упоминают сады, окружающие Бухару. Других удивляют лишь наши бани. Бань у них почему-то нет. Не моются они. Коран велит правоверным пять раз в день совершать омовение, и лучше, если это омовение будет полным. Жаркий климат способствует соблюдению обычая. Слышал я от Али, что эти гяуры моются раз в год, а мыла не знают. Одежду не стирают, она воняет паршивым козлом. Пришедшие в негодность, истлевшие от пота и грязи лохмотья выбрасывают.