Первый великоросс<br />(Роман)

Что случилось после побега его из рядов заговорщиков, Юсьва не знал. Слышал лишь, как Уклис на улице уговорила мерь увезти раненых в старое стойбище. Еще слышал от разговаривавших на другом конце дома про смерть двух своих или двух русских, потом, вроде, еще кто-то помер. У кого — опять неясно… Под вечер узнал точно о трех убитых своих и двух схороненных русичах. Как убили Ижну — он видел, спрашивать об остальном не стал — потому что не хотел. Шаткость его положения была очевидна. В этом, как и вообще во всем, виноваты русские. «У них быстро и безжалостно выявляется, кто есть кто. Глядят на слабости и смеются нещадно над ними. Как же снова подняться осмеянному? О, боги, зачем вы их сюда привели? На юге — они, на западе — они, на севере — опять они… На восток лучше не соваться — там совсем страшно. Лучше уж терпеть отвращение. Светояру что-то можно сказать и лицо состроить горькое, но Синюшка меня убьет по слову Лесоока…»

Милье, как ни старалась выглядеть несломленной опорой своему племени, ничего поделать с собой не могла. Ночь после поражения рассеяла ее ненависть, увеличила безысходность и опустошение. Охрипшим голосом ругала Лесоока, спрятавшего богатство, принадлежащее всем, вспоминала старину… Слушатели отвечали предложением уйти отсюда, говорили о большом родимом лесе, о вездесущности русских… Один раз кто-то буркнул об отваге соседей… Ни разу не поднимался вопрос о мести. Думали о ней, но боялись быть снова битыми, посрамленными друг перед другом. Решившись на мсту, неминуемо кто-то сляжет замертво. Этим «кем-то» никто не желал быть… И все помнили о храброй и страшной Стреше. Ее сердечно ненавидели…

Юсьве некогда было о ней думать: он выплетал в своей малодушной утробе оправдания, объяснения, спасительные унижения… Он не думал о племени, не думал об Уклис… Надеялся на любимую тишину…

Следующим же утром Милье с тремя молодцами отправилась на север. Прихватили мужички — чуть не силой — двух женщин. С выкорчеванными столбцами своих старых божищ обошли они с востока Суздаль, перекинулись через Волгу и углубились далеко в леса пограничные заволочской чуди. Милье всю дорогу неустанно твердила: «Лучше будем в далекой земле, но боги видят, что мы не попали в волю иноземцев и не разделили покорность вместе с нашими бездумными братьями и сестрами..» Потомки сотоварищей Милье в следующем же поколении растворятся в чуди…

Лесоок с преданными сподвижниками прижился у русских. На старом стойбище вскрыли последние земляные укромы зерна, подумывая о постройке себе дома — навроде русского. Некоторые тоже теплили мысль об уходе. Ребятишки находились в большом доме, присутствие их там стало им забавой. Юсьва и Уклис не чинили никаких препятствий этому кагалу. Племя приносило сюда съестное, женщины готовили вместе с Уклис. Но на ночь все-таки уходили к старым очагам. На родимом месте совсем не так пугала неизвестность. Откровенничали: не иначе как злые духи толкнули испрашивать у Лесоока схороненное богатство, боялись и вспоминать, что натворили у русских.

Еще через день Лесоок, молодой Пир и Тук наведались к племени: угадывали по лицам общее настроение, вслушивались в ропот. Молча Лесоок смотрел на мужичков — как на нашкодивших мальцов. После сменил угрюм на отцовскую милость и поговорил со старухами: пожалился на отбитую спину, молодцам пообещал, что лиходейство их позабылось, и, забрав спутников, без прощаний убрался на русский двор.

Придя, был немногословен, показывая тем самым, что все в племени урядилось. Не как прежде поглядывал на Протку и Стрешу, о чем-то думая. Многое переменилось сейчас, а в будущем жди перемен еще больших… Что-то будет? И как при том поступать?..

* * *

Еленец вздрогнул от короткого сна. Разбудил далекий лай на дворе четырехногого сторожка. «Верно, что не проспал…» Подошел к печи, вслушался, определяя, сколько человек наверху. Залез, нащупал одного.

— Светояр, проснись.

— Што такое?

— Дружка твоего нет.

Гость поводил рукой рядом и сонно спросил:

— А где же он? — пытаясь понять, чего хочет Еленец.

— Надысь на улице слышал я, что дружок твой уговорился встретиться с Витеем.

— Ба-ба! — Начал соображать про подвох русич. — Помоги-ка с конем мне, братишка.

Вышли на улицу, вывели коня, набросили ленчик. Светояр вернулся в дом, чтобы накинуть колонтарь, взять оружие. Слышно было из больших покоев, как охала, просыпаясь, матушка. Безмолвно извинялся перед ней и благодарил за обыкновение тутошнего быта. «При следующей встрече сделаю все по-человечьи. Ахнет тетушка, как на меня будет радая!..»

На улице поблагодарил замолкшего и решительного Еленца.