Настя окинула взглядом помещение, в котором очутилась. Большая комната, роскошно меблированная, с пушистым ковром на полу. Два широких окна, одно с открытой рамой. Ираида Петровна легко угадала ее следующее движение:
— На дворе собака волкодав, разорвет на куски. Лучше ты…
Настя не дослушала, в мгновение ока взлетела на подоконник и спрыгнула вниз. Ираида Петровна не соврала. От высокого, глухого забора чудовищными прыжками несся к ней зловещий пес с кудлатой башкой. Его бешеный молчаливый скок был полон жути. Настя присела на корточки и протянула навстречу зверю раскрытые ладони.
— Не надо, — жалобно попросила она, — не кусай меня. Ты же хороший, да?
Пес не добежал половину метра, тормознул, подогнув передние лапы, и удивленно склонил голову набок. Из разинутой пасти торчали яркие белые клыки.
— Ты хороший, и я хорошая, — продолжала Настя умоляюще. — Чего нам с тобой делить? Пропусти меня.
Пес явно раздумывал, как ему поступить. Красноватые глазки обиженно сморгнули. Слишком легкой была добыча. Пока Настя с ним уговаривалась, от гаража подошел средних лет мужчина, кудрявый и невеселый. Одет он был в полинявшую старенькую гимнастерку.
— Нехорошо из форточки сигать, девушка. Это собаку травмирует.
Сверху из окна Ираида Петровна распорядилась:
— Тащи ее сюда, Ванюша!
Мужчина взял Настю за руку и повел к крыльцу. Вырываться она не пыталась. В небрежной хватке мужчины ощущалась такая сила: сожми он покрепче — и затрещат бедные косточки.
В дом Ванюша не зашел, попросту втолкнул ее в дверь — и тут же Ираида Петровна провернула ключ в замке.
Настя прошлась по комнате и опустилась на диван. На душе у нее кошки скребли. На стенных часах натукало половину седьмого. Уже, наверное, папочка с мамочкой с ног сбились, ее повсюду искав. Она была послушной, заботливой дочерью и никогда не пропадала на несколько часов подряд без уведомления. Судя по всему, эти страшные люди собираются держать ее в заточении неизвестно сколько.
— Может, ты голодная? — осведомилась Ираида Петровна, располажась в кресле напротив. — Елизар Суренович приказали тебе угождать. Шустрый мой цыпленочек, ну не строй из себя страдалицу. Ты даже не подозреваешь, как тебе повезло. Елизар Суренович нам, бабцам, всякий убыток оплачивает с лихвой. Умей только попросить вовремя. А не желаешь ли винца? Красненькой шипучки давай выпьем? — Она уже направилась к стенке, где рядом с телевизором был вмонтирован бар. Нажала какую-то кнопочку, от зеркальной поверхности отделилась пластина в виде столика, внутри заплясали разноцветные огоньки, подключилась, занялась музыкой стереосистема.
— Себе-то я беленького налью, не возражаешь? К чему уж привыкла… А тебе рекомендую «Букет Абхазии». Вряд ли пробовала такое винцо. Да ты вообще-то пьющая девица или нет?
Настя сказала:
— Мне необходимо позвонить.
— Позвонить? По телефону? Это кому же?
— Домой.
Ираида Петровна напрудила себе водки в хрустальную рюмку, подмигнула девушке — и одним махом бросила в рот. Аппетитно захрустела печеньем. Она все делала со вкусом, со смаком, и от этого была Насте еще отвратительнее. Ее жирное, размалеванное лицо жмурилось в блаженно-идиотской ухмылке.
— Насчет телефона указания не было. Пожалуй, и позвони. Только сперва выпей. А то я подумаю, брезгуешь. Выпей — и позвонишь. Но не вина, а водки.
Настя взяла протянутую ей рюмку и выпила. Даже бровкой не повела.
— Ого! А ты, оказывается, не промах. Елизар не соскучится. Ох, грехи наши тяжкие. Веришь ли, и я когда-то ему нравилась. Ночки безумные, ночки бессонные. Да что уж теперь горевать. Ты зажуй, зажуй водочку. А там и ужин велю подавать.
— Где телефон?
— Да вон же он за тобой.
Действительно, за диваном на низеньком столике стоял оранжевый плоский телефонный аппарат, который почему-то Настя сразу не заметила. Она набрала номер, трубку снял отец.
— Ты где, доча?
— У подруги, пап… Как вы там?.. Знаешь, я, может быть, здесь заночую. Вы не волнуйтесь.
— Как это заночуешь? — удивился Леонид Федорович. — А кто же домой приедет?
— Мама где?
— Тебя побежала искать… Часа два как бегает. У какой ты подруги? Что случилось-то?
Настя упрямо смотрела в одну точку, стараясь ничем не выдать смятения. Уж очень жаждала увидеть ее слабость Ираида Петровна, напряглась, как щука перед броском.
— Папа, я попозже еще позвоню. Но вы не волнуйтесь, у меня все в порядке. Небольшая вечеринка. Ехать поздно не хочу.
— Как поздно, ты что? — засуетился Леонид Федорович. — Времени восьми нету. Хочешь, мы тебя встренем с матерью? Как же так у чужих людей ночевать, обременять кого-то. Разве это хорошо?
У отца в голосе паника. Настя ясно представляла, как он сидит на своем продавленном креслице, почти обезноженный, удрученный, и бессмысленно шарит по подлокотнику, словно ищет невидимого упора. Если он догадается о правде, ему уже никогда не подняться с этого кресла.
— Вот что, отец, — сказала она твердо. — Не веди себя, как ребенок. Что ты капризничаешь, ей-Богу. Ты лекарство принял в шесть часов?
— Да, принял.
— Все, до свидания. Тут телефон нужен.