Первый всадник (СИ)

– Тихо, – с силой потребовала Люба, и все замолчали, – Ви, ты Война, веришь или нет. Мы сбежали от Ио, нарушив его приказ. За нами вдогонку послали стражей. Ключи, которые открывают наши клетки. Это четыре херувима, что сидят в четырех углах трона Господа и охраняют вход в Эдем. Только они способны вновь заточить нас и лишить света и жизни на многие годы. Мы лишь инструменты в руках Ио, не более того. Однако и у нас есть чувства. Мы хотели просто жить. Без страданий, разрушений и смертей. Как обычные люди. Тогда к нам спустился по твоему зову ангел Бездны, Абаддон. Она открыла нам врата в другое измерение, чтобы мы смогли скрыться от преследователей и переродиться в телах обычных людей.

– Вот только когда мы уходили, ты прикрывала наши спины и шла в конце. Первой мы впихнули Любу, она родилась раньше всех. Потом шла я и Надя, а вот тебя ранили, Ви. Когда мы нашли тебя шестилетнюю, ты совершенно не помнила нас. Обычная рыжая девчушка с хвостиками, в которой не угадывалась даже тень прошлого величия и силы, – вирусолог впервые говорила серьезно и обеспокоенно.

– И мы решили оставить все как есть, – саранча улыбнулась, – это истинное благо, не помнить нашего прошлого. Мы хранили наши тайны, не делясь ими с тобой. Твоя жизнь была тем, чего мы так хотели для всех нас. Не знать себя прошлых и наших злодеяний.

На несколько минут все замолчали, переживая свои маленькие трагедии.

– Вы меня простите, но мне не дает покоя вопрос. Вы сами выбирали себе имена?

– Нет, они даны нам от рождения, – спокойно пояснила Люба.

– То есть, трех всадников апокалипсиса зовут Вера, Надежда и Любовь? – неужели никто, кроме меня, не улавливал антитезу во всей сути этих троих.

– А что с этим не так? – закипала Вера, сложив руки на груди.

– Совершенно ничего, кроме того, что Чума, всадник раздора, изобретает лекарства от смертельных болезней. Голод кормит бездомных в общественной столовой остатками из своего ресторана и жертвует выпечку больным в больницы, а Смерть спасает жизни на операционном столе и в самые критические моменты, когда человек на грани. Неужели не видите неестественности?

– Ну, нас все устраивает. Наверное, потому что Война, наш арьергард, потратила пять лет жизни, чтобы научиться приводить страны к мирному урегулированию проблем. Дипломат со звучным именем Победа.

На этом я заткнулась. Что-то в издевке Веры задело меня, но я постаралась сохранить лицо. Девчонки тоже молчали, пытаясь прочесть мои мысли и угадать мои следующие слова. Готова поспорить, что они не ожидали того, что произошло дальше.

– Надо было идти в армию, – выдохнула, закрыла глаза, пережидая головокружение, и отключилась прямо на столе, опрокидывая кружку с кофе.

Хорошо, что он успел остыть. Обожженным всадником апокалипсиса мне хотелось быть еще меньше, чем обычным.

***

Я плавала в своем сознании, будто в белесом тумане, не видя конца и края своим мыслям и воспоминаниям. Снова меня терзало одно и то же видение, преследующее меня во снах с детства. Огромный золотой трон, объятый облаками и сиянием. Четыре зверя по его углам: бык, лев, орел и человек. Я стояла перед этим величественным сооружением и смотрела в бесконечный мрак пролома, что открылся в одном из углов трона и затягивал меня в свои глубины. На том углу сидел орел. Меня притягивало все ближе и ближе, пока я не проваливалась внутрь мрака. Но сейчас что-то изменилось. Видение не закончилось на падении, как это было обычно. Я продолжала видеть. Запрокинула голову и увидела стягивающийся пролом, отрезающий от меня весь остальной мир. Там, наверху, стоял орел, склонив голову над уменьшающейся дырой. Из его глаз текли крупные слезы. Они обращались бриллиантами, не успев достигнуть облачного покрова. Одна слеза упала в щель, которую стянуло через секунду, отрезая мне выход. Я поймала ее. Символ сострадания был мне светочем в кромешном мраке одиночества и тишины. Многие тысячелетия.

Из невероятно горького сна меня выдернуло внезапно. Я проснулась от мерного пиканья какого-то прибора. Тут же испугалась, что лежу в больнице и подскочила. На самом деле я не покидала пределов лаборатории, меня просто уложили на стол, где до этого стояли всякие пробирки, и накрыли халатом. Девчонки что-то тихо обсуждали в другой стороне помещения, а Вера химичила неподалеку с микроскопом и чашками Петри. Мое пробуждение осталось незамеченным, и я решила воспользоваться подвернувшейся возможностью. Осторожно легла обратно на стол, хоть соседство с сибирской язвой, коровьим бешенством и гепатитом неимоверно пугало, и начала прислушиваться.

– Ну запрешь ты ее, и что? – негромко спрашивала Надя. Сейчас она ничего не жевала.

– Она права, Вера. Силой мы ничего не добьемся. Пока она не увидит, на что способна, поверить в свою суть будет для нее чрезвычайно тяжело. Не удивлюсь, если с пробуждением нас пошлют, – проницательно ответила Люба. Серый кардинал как-никак.

– И что ты предлагаешь? – шипела вирусолог, выливая, похоже, кислоту в чашку Петри, поскольку ее содержимое вспенилось и полезло наружу. Блондинка злилась.