Первый встречный (СИ)

И дети… Как жить дальше, не зная где они, всё ли с ними в порядке? Как растут, чем болеют? Не иметь возможности обнять, взъерошить волосы, поговорить, прикоснуться, подурачиться, узнать как прошел день, поздравить с днём рождения? В том, что Тихонов способен их увезти и спрятать, Ксения не сомневалась…

А мама… Тут даже делать ничего не придётся. Она, хоть и неплохо держится, здоровье давно уже ни к чёрту, сердце барахлит, сосуды… Если отобрать внуков, Елена Витальевна этого просто не переживёт…

Единственный человек, на которого она надеялась — отец Романа, не поможет… Потому, что находится чёрт знает где и связаться с ним нет никакой возможности…

А вот сам Роман… он молодой, сильный, богатый, успешный, красивый, наконец. Да, разорвать отношения — это серьезный удар. Ему будет очень больно. Но, это называется "обойтись малой кровью". От душевных ран не умирают. Пройдёт время, переживёт и забудет… Найдет другую. Бабы сами на шею вешаются гроздьями. Влюбится, женится, родит детишек. Будет жив, здоров и счастлив… Без неё…

О себе Ксения старалась просто не думать. С ней останутся мать и дети. Это уже много. И новая жизнь в другой стране. Обживётся, попробует получить право работы врачом. В общем, опять всё с начала… А Роман… Даже думать о расставании невыносимо больно. Но она будет знать, что с ним всё хорошо. Что сделала всё, чтобы не случилось беды. Хоть это и не залатает огромную дыру в сердце…

Ксения открыла календарь в телефоне. Три дня. Вместе быть им осталось всего три дня. Она готова была поклясться, что в голове слышится мерное щёлканье метронома. Ксюша выдавила из блистера две успокаивающих таблетки, вздохнула, окинула себя взглядом в зеркале и пошла в комнаты. Роман не должен ни о чём узнать. Иначе, все её жертвы будут бесполезны.

***

Три дня спустя.

На негнущихся ногах Ксения подошла к двери и остановилась. Хотелось рыдать в голос и рвать на себе волосы. Нет, у неё не хватит сил. Она не сможет. Это равносильно тому, чтобы наживую отрезать себе руку или ногу. Тупым ножом и медленно.

Давай, Ксеня, надо. Это безумно больно, но ещё больнее стоять на кладбище у свежего холмика, понимая, что он появился и по твоей вине тоже. Перед глазами живо встало маленькое оранжевое пятно от лазерного прицела у него на лбу. Да и детей ты больше никогда не увидишь…

А может, уйти не прощаясь? Исчезнуть. Просто испариться из его жизни. Улететь на другой конец мира и отключить телефон ничего не объясняя… Нет. Тогда он не успокоится. Будет искать. Вляпается во что-нибудь ещё…

Здесь нужно по-другому. Резануть по живому. Одним махом разорвать связь. Причинить боль. Острую. Невыносимую. Чтобы больше не захотел видеть. Никогда. Сам пожелал забыть, навсегда вычеркнуть из жизни. И она сделает это. Собственноручно. В клочки растерзав сердце. Себе и ему.

Только бы получилось правдоподобно. Только бы не кинуться ему на грудь, не вывалить всё, не забиться в истерике… Нет. Нельзя так рисковать. Они абсолютно не готовы. А Алексей готов. В понедельник Роман пойдет на работу и роковой выстрел может прогреметь в любую секунду. Никакая охрана не поможет.

Она разберётся с Тихоновым сама. Позже. Пока не знает как, но обязательно разберётся. А сейчас нужно отвести удар от близкого человека. Пусть даже такой ценой.

Дышим ровно. Входим в образ холодной суки, которой абсолютно наплевать на чужие чувства. Сделав глубокий вдох, Ксения взялась за ручку двери. Прости меня, любимый… Так надо.

В квартире пахло едой. Жареной рыбой. Роман появился из кухни в футболке и шортах с кулинарной лопаткой в руках. Такой родной и домашний… Хочется обнять и раствориться. И ни о чём не думать… А не вот так…

— Привет, моя суровая принцесса! — он, не касаясь ладонями, чтобы не испачкать, обнял её и чмокнул в щёку. Потёрся слегка не бритой щекой, оставляя на коже свой запах, — Я тут форельку пожарил, как ты любишь. И салатик настрогал. Иди, мой руки и переодевайся, садись ужинать. Устала?

Ксения выпрямила спину и прошла на кухню. Подошла к окну и затравленно осмотрелась. Протолкнула через гортань комок ваты, мешающий дышать. Если бы можно было отрезать себе язык, она бы это сделала. Чтобы не произносить страшные фразы, означающие конец. Девушка смотрела на широкую спину Романа, колдующего у плиты, и не могла выдавить из себя ни слова. Он ждал её. Готовил ужин.

Роман. Литвин. Готовил. Для неё. Сам. И ждал… Дождался, блин…

— Ты чего не переодеваешься? И такая бледная? Случилось что?

Она молча замотала головой. Ну, давай уже. Не тяни. Скажи ему.

— Рома, — несмело начала она, — я должна тебе что-то сказать.

— Конечно должна, — заулыбался он, — Ты мне целую жизнь должна. И дочку. Помнишь, ты мне дочку родить обещала?

Ксения зажмурилась. Это был удар под дых. Как бы она всего этого хотела, но нет, милый. Уже не получится. Если он сейчас ещё что-то подобное скажет, она разрыдается. В горле опять набухал жёсткий комок. Она вновь проглотила его.

— Нет, Рома. Нам надо расстаться.

Он даже не повернулся, спокойно продолжая раскладывать рыбу: