Первый выстрел

Было объявлено, что рабочие могут вселяться в дома буржуазии, но никто не вселялся. У рабочих были свои домики… Кроме того, все еще боялись, говорили: «Сегодня — красные, завтра — белые, время неустойчивое».

Затем был объявлен приказ, запрещающий ходить без пропусков после девяти часов вечера. В нем говорилось: всем патрулям самоохраны из граждан выполнять свои обязанности по усиленной охране домов, имея при себе удостоверения ревкома. Самочинные реквизиции, аресты и обыски строго воспрещаются. Обыски и аресты могут производиться исключительно по ордерам ревкома и только до девяти часов вечера. Всякие попытки к грабежу, насилию, самосуду и погромной агитации будут караться беспощадно, вплоть до расстрела.

Ганна объявила:

— Мой письмо прислал, скоро приедет, — и зачастила в Судак.

Ночью городок был разбужен орудийными выстрелами со стороны моря и пулеметными очередями. Снаряды рвались где-то неподалеку за Судаком.

Юра приподнялся на постели, прислушался и уже хотел было улизнуть на Алчак, чтобы посмотреть сверху, что происходит на море и на берегу: на небе сияла полная луна. Но тут в комнату вошла перепуганная Юлия Платоновна и будто прочитала Юрины мысли.

— Никуда не смей уходить! Не подходи к окнам!

Утром узнали, что ночью на Капселе высадился с военного катера небольшой белогвардейский десант, человек пятнадцать — вероятно, разведчики. Их заметила подошедшая в это время караульная рота красноармейцев, стоявшая в Судаке, и феодосийский рабочий отряд, патрулировавший побережье. Они стали обстреливать ночных «гостей»: белогвардейцы бросились назад и под прикрытием пулеметного огня с катера погрузились на него и удрали. А с моря сопровождавший их миноносец открыл по берегу артиллерийский огонь. К счастью, никто не пострадал ни из красноармейцев, ни из жителей. А беляки унесли с собой несколько раненых или убитых.

Была объявлена регистрация офицеров: «Кто не зарегистрируется в указанный срок, считается вне закона». А всем раскаявшимся офицерам добрармии, честно перешедшим на сторону революционного народа, обещана амнистия.

Ганна очень волновалась, по нескольку раз в день шепталась с Юлией Платоновной.

4

Наконец приехал Семен. Он был в той же кожаной куртке, но под ней не тельняшка, а офицерская гимнастерка, до блеска начищенные сапоги. На куртке желтели ремни новенькой портупеи, на боку в желтой кобуре наган. Кобура скрипела и приятно пахла кожей. Семен высокий, крутолобый, костлявый, с дотемна загоревшим лицом, на котором светились большие светло-синие глаза, очень понравился Петру Зиновьевичу.

Комиссар протянул всем, даже Оксане, сильную, большую руку. Он приехал из-под Севастополя, начальство отпустило его на неделю. Под Севастополем было очень горячо. Англо-французская эскадра открыла по наступающим частям Красной Армии плотный огонь тяжелой артиллерии. К счастью, большой беды не случилось — все снаряды ложились с перелетом, «в божий свет». Говорят, что французские и английские матросики так уж постарались…

— Быстро вы Крымом овладели! Деникинцы без боя из многих городов убежали, — заметил Петр Зиновьевич.

— Это только здесь, когда в Крым ворвались, — ответил Семен. — А до этого тяжелые бои были. И под Каховкой, и под Александровском. А на правом фланге Херсон, Николаев, Одесса большой кровью достались… Я ведь приехал забрать у вас Ганну, — неожиданно сказал он. — Хочу, чтобы она со мной была. Если придется снова в бой, вместе воевать будем. А если контрреволюцию окончательно придушим — советскую мирную жизнь будем вместе строить.

На глазах Ганны показались слезы, и она убежала на кухню. Юра сердито посмотрел на Семена: «Ганну забрать! Тоже нашелся!» Только теперь Юра почувствовал, как пусто станет в доме без веселой, ласковой Ганны, как он привязался к ней.

Решили, что вечером все снова соберутся — отпраздновать свадьбу.

— А пока прошу вас, — попросил Семен Юлию Платоновну, — поехать с нами в ревком. Там мы с Ганной зарегистрируемся. Час-два, больше не задержитесь.

— Юра, сбегай приведи линейку! — сказал Петр Зиновьевич.

Юра отправился на конюшню. Он там долго, сердито запрягал Серого и даже огрел его вожжой и прикрикнул: «Балуй!» — чего ещё никогда не бывало.

К вечеру все уже было приготовлено. На столе появилось вино в кувшинах, расставлены тарелки с копченой скумбрией и камбалой, банки с английскими консервами, раздобытые Ганной в городе. В бричке, запряженной парой рослых горячих коней, приехал Семен с двумя товарищами-артиллеристами.

Незадолго до этого к Петру Зиновьевичу пришла учительница Надежда Васильевна — приглашать его на собрание интеллигенции, которое созывал в Судаке феодосийский культпросвет — отдел по культурно-просветительной работе при исполкоме. Она уже собралась уходить, но ее уговорили остаться.

Все торжественно уселись за стол. Были налиты стаканы.

— Ему тоже! — распорядился Семен, показывая на Юру.

И Ганна налила полстакана.

Семен поднялся со стаканом в руке и только хотел было начать речь, как на веранде появился Юсуф.