Первый выстрел

Однажды на большой перемене Степан предложил друзьям завтра «бартышать», то есть прогулять.

— Айда, хлопцы, на море, под парусом гулять! Батя в Феодосию едет — лодку можно взять. Выгребем за Алчак и поднимем парус!

Юра заколебался: мама узнает, право на охоту потеряешь…

— А мы без тебя рванем!

И он не устоял.

С утра Степа, Сережа, Коля и Юра пошли в гимназию честь честью, взяв ранцы. Но по дороге они запрятали ранцы в маленькой пещере, завалили их камнями и «дунули» к берегу. Они шли буйной, вольной ватагой по взгорьям, сторонясь хоженых дорог, орали, пели песни, скатывали камни, до оскомины наелись кизила.

Накат у берега был небольшой, но ветер свежел. Гребли двое, каждый на одном весле, двое отдыхали. Когда вышли за Алчак, установили мачту и не сразу — запутались в такелаже — подняли парус. Баркас так положило набок, что парус поспешили опустить.

— Кто опустил? — закричал Степа. — Зачем?

Юра и Сережа виновато молчали. Степа снова поднял парус, закрепил шкоты, и баркас понесся… Он взлетал с волны на волну. Из-под носа летели брызги. И все было бы хорошо, если бы Степа, ставя парус по ветру, не повернул баркас так круто. Их сейчас же положило набок. Вода в декабре холодная. Добро, что недалеко от берега. Они бы и сами выгребли, держась за баркас, и незачем было греку Афиде идти к ним на помощь, «спасать». Выбравшись на берег, мальчики сейчас же побежали греться в дом к Степану. Он стоял у самого моря, в ряду таких же одноэтажных домиков под черепичной крышей.

Мокрые, взбудораженные, они шумно ввалились в комнату… и очень смутились. В комнате было полно гостей, накурено, на столах стояла закуска и кувшины с вином.

— Откуда вы такие сорвались? — сердито спросил отец Степана, похожий свисающими усами на моржа.

Долговязый Степа, переминаясь, стоял посреди комнаты и вместо ответа глупо сказал:

— Ты ведь в Феодосию уехал, батя…

— Эге. Я в Феодосии теперь, это точно. А здесь только мой двойник выпивает…

От дружного хохота гостей качнулась, казалось, висячая лампа. Степа попытался укрыться за спинами друзей, но не получилось: он торчком возвышался над их головами.

— Так кто же вас купал в море? — продолжал отец.

С веранды вошел старший брат Степы и сказал:

— Тоже морячки! Да их опрокинуло с нашим баркасом. Прибежали сушиться. Афида их из моря вытащил.

Отец рассердился. Он перестал улыбаться и так посмотрел на Степана, что тот вроде бы стал меньше ростом.

— Ладно, — сказал отец. — Серьезный разговор впереди. А сейчас согрейтесь, выпейте по стакану вина, а потом вами мать займется, накормит. Поскидайте одежду, пусть у плиты посушится. — И он показал Степану здоровенный рыбацкий кулак.

Юра огляделся. В комнате сидели знакомые рыбаки, несколько матросов. С радостью он увидел и дядю Ваню с «Гаджибея».

Пока ребята медленно, по очереди пили из граненого стакана терпкое красное вино, дядя Ваня продолжал прерванный их приходом рассказ. Голова его была повязана белым бинтом, и бескозырка чудом держалась на самой макушке.

Дядя Ваня только что вернулся из-под Ростова-на-Дону, где отряд черноморцев целую неделю вел тяжёлый бой с белоказаками атамана Каледина. Еще в ноябре, по решению Черноморского флотского съезда, небольшая флотилия вышла из Севастополя на помощь ростовскому Совету.

— Вместе с ростовскими красногвардейцами бились мы с калединцами беспощадно, — говорил дядя Ваня. — Косили белое казачье сотнями. «Полосатая смерть!» — кричали казаки и поворачивали коней назад, когда наша братва в тельняшках грудью выходила на них. Мы — из Севастополя — показали белякам, что значит матрос революции! Но что поделаешь, они все на конях, а мы пешие. Против каждого нашего они выставляют десять конников. Запросили мы подкрепление. Отказали нам эти гады, меньшевистские и эсеровские управители севастопольского Совета. Пришлось взять на борт братву и красногвардейцев и отчаливать. Душа горит! — выкрикнул он и рванул на себе тельняшку.

— Интересно получается! — сказал кто-то из дальнего угла комнаты. — Матросы на всех кораблях черноморских, рабочие Севастополя — все стоят горой за власть Советов, за ленинское правительство, за большевиков! Жизней не жалеют! А в севастопольском Совете верховодят меньшевички и эсерики. Да к чертовой бабушке гнать их надо, переизбрать Совет!

Юра всмотрелся и увидел, что говорит тот молчаливый матрос с маяка на мысе Меганом, который был на заячьей охоте. Но тут пришла мать Степана и увела мальчиков сушиться.

— Почему так поздно? — строго спросила мать, когда Юра вечером явился домой.

— Заходил в гости к Степе, — ответил Юра и побежал к Лизе узнать, что задано.

Вернувшись, он застал дома бурю. Оказывается, мимо проходила их учительница Надежда Васильевна и спросила, почему сегодня Юры не было в классе, не заболел ли?

— Ты еще и врать научился?.. — бушевала Юлия Платоновна. — Кругом беда, сумятица. От отца два месяца писем не было, оказывается, он тяжело болел. А ты безобразничаешь! Вырос до потолка, а ведешь себя, как ребенок, бегаешь из гимназии. Тебя и здесь исключат! Обманщик!