— Сбрось, пожалуйста, мне, — попросил Бертран. — Попробую найти по ней информацию…
Неожиданно вмешался Герман, забрал телефон и посмотрел, прищурившись:
— Это фото беспризорников двадцатых годов. Я видел её, когда искал информацию по Государственному Обществу Призора или, как его называли после революции: Общежитие Пролетариата. Жуткое место, если честно. Криминальный центр двадцатых годов прошлого века. В том районе даже с милицией ходить было опасно. Бывшие беспризорники организовали шайки шпаны и… Ну, если вас просто ограбили, то вам повезло. Их так и называли по учреждению: ГОП, то есть — гопники. А сам разбой — гоп-стоп. Это понятие родом именно оттуда, из послереволюционного Ленинграда.
Они замолчали, разглядывая смирно сидящих хмурых мальчиков.
— Откуда у тебя эта фотография? — тихо спросила Алиса.
— Э… Яша прислал. Вот этот мальчик — это он.
— Полагаю, это место и есть — место его силы-слабости, — Майя прищурилась. — По атмосфере очень на него похоже. Герман, где оно находится?
— Лиговский проспект. Сейчас там гостиница «Октябрьская».
«Так вот к чему был этот трек!» — подумала Осень. Нежный женский голос пел про бандитские разборки, но девочка уже погуглила: песенка, которую Эй прислал с фотографией, была из какого-то старого комедийного фильма.
И всё же…
Эй её спас. И не однажды. А сейчас, получается, девочка должна его погубить? Заморозить в вечности — что может быть страшнее? «Если ты погубишь город, — написала она, чувствуя, как разом стало зябко, — то погибнут и люди». — «И что? Они заслужили». — «А дети? Ладно, подростки, но дети?»
Осень замерла, ожидая его слов.
Она почти поверила, что Эй ответит что-то вроде: «Да, о детях-то я как-то и не подумал» и отменит Армагеддон, но телефон высветил иное: «Детей я заберу с собой». Осень сморгнула слёзы.
— Прости, — прошептала с болью.
И отдала телефон взрослым.
— Марвелл, — проворчал Бертран хмуро. — Я чувствую себя кем-то вроде Железного Дровосека или как там его…
Герман покачал головой:
— Гамельнский крысолов, если мы говорим о европейский сказках. У этой истории весьма плохой конец. И, кстати, предполагают, что её сюжет основан на событиях Детского крестового похода.
— Я против того, чтобы сестра принимала участие в этой затее. Она ещё ребёнок. И Яша её спас. Это жестоко!
— Без Осени нам не выманить Пса, — возразил Бертран. — Мари, прости, но у нас нет выбора. Герман, мы можем как-то попасть на крышу гостиницы «Октябрьская»?
— Да. Я договорюсь. Моя фирма принимала участие в реставрации этого памятника, и у меня остались знакомства.
Мари закусила губу, нахмурилась:
— Всё равно. Осень, ты можешь отказаться…
— Нет, — прошептала девочка, закрыв лицо ладонями. — Его надо остановить. Без меня вам не справиться. А он придёт только на мой зов.
«Эй, прости… Ты меня спас, а тебя предам». — «Не парься, мелкая. Всё ок».
Этих слов не было ни написано, ни произнесено, но Осени почему-то казалось, что Эй ответил бы именно так.
Глава 24
Спасибо
Октябрьская ночь была светлой и холодной. Облака наплывали на луну сигаретным дымом, но тотчас уползали в небесную бездну. Ветер облизывал крышу гостиницы, словно мокрый язык. Я прижала Осень к себе, замотала широким шарфом.
— Безлюдно, — прошептала Майя, отворачивая крышку термоса. — Очень странно, что так тихо и безлюдно.
— Так ведь ночь. Осень. Будни. Холодно, — возразил Бертран.
— Да, но на Восстания никогда не бывает так пусто. Вокзал всё же…
— А ты часто бываешь здесь ночью? Но вообще-то, вон там, внизу, какой-то мужик шарится в урнах. Так что — мы не одни. Если вообще можно говорить про одиночество на крыше гостиницы, забитой народом.
Он притянул жену к себе и осторожно поправил прядь волос, выбившуюся из-под капюшона алой куртки.
— Хочешь, потанцуем? Давно у нас романтики не было.
А я снова подумала, что коты, в сущности, странные существа. Рядом с ними становится как-то теплее и уютнее даже в таких неуютных обстоятельствах. Вот вроде — балбес балбесом, а гляди ж — с ним как-то верится в невозможность смерти и поражения. Может, поэтому бабушки так любят котиков?
Герман подошёл и протянул мне бумажный стаканчик кофе. Я молча взяла.
Все эти дни, пока мы искали нужные зеркала, пока собирали конструкцию, мужчина пропадал на работе. Помогал, конечно. Созванивался, с кем-то о чём-то договаривался, забегал на десять минут. Но у него была своя, нормальная, жизнь, со своими нормальными проблемами. И всё же сейчас Герман был с нами, а это — главное.
— Ты здесь вообще не причём, — заметила я. — Мог бы и не участвовать.
Он кивнул. Притянул меня к себе одной рукой. Задумчиво посмотрел на подсвеченный шпиль вокзала.
— Всё это такой сюр… Нет, я помню, конечно, про закон нормальности и… И всё равно не могу отделаться от ощущения какого-то бреда.
— Ты можешь вернуться домой.
Герман положил подбородок на мой затылок.
— Не могу. Знаешь, я давно хотел сказать, что ты мне очень нравишься. Даже больше, чем просто нравишься…
— Без пяти, — вдруг обернулся к нам Бертран.
— Осень, ты его позовёшь, а потом сразу уходи. Пожалуйста.