Пес Господень

Он старался не смотреть на монаха.

И, несомненно, он был рад, что граф Готье Бриеннский с оруженосцами успел отъехать далеко, не заметив того, что монах отстал.

– Мой оруженосец правильно пересказал мне твои слова, монах?

Храмовник смиренно кивнул.

– Клянусь мощами святого Николая, я слышу сегодня удивительные вещи! Неужто храмовники способны перебороть свою врожденную трусость и помочь истинным воинам в штурме Аккры?

Брат Серджо перекрестился и смиренно указал на вал:

– Мы всего лишь слуги Господни. Мы делаем все, чтобы помочь общему делу.

– Что ты имеешь в виду, монах?

– Разве ты не видишь ту боевую машину на валу, которая беспрерывно обстреливает Аккру? Она принадлежит тамплиерам и обслуживается смиренной братией. Никто из смиренных братьев ни разу не покидал своего места даже во время вражеских вылазок.

– Разве это не машина герцога Бургундского, прозванная Злой соседкой? – удивился барон.

– Нет, – смиренно пояснил храмовник. – Злую соседку сарацины еще вчера сожгли греческим огнем при вылазке. А боевая машина, которую я тебе показываю, обслуживается только тамплиерами и, хочу напомнить, смиренная братия стоит на этом валу уже несколько месяцев. И насыпать христовым воинам вал помогали тоже люди ордена храмовников. Господь позволяет нам владеть оружием и направлять его против неверных.

– Клянусь небом, этот монах говорит разумно, жадность еще не совсем помутила его голову! – удивился барон. – Но разве господь позволяет вам учинять несправедливый грабеж в занятых городах?

– Смиренная братия ордена всегда идет в бой с передовыми отрядами. Смиренная братия ордена всегда следует общим для всех законам. Первый, кто входит в город, имеет право получить то, что он может получить силой своего оружия. Если святые братья занимают дворец, он становится имуществом ордена, – в голосе монаха как бы прозвучал некий упрек. – Если святые братья захватывают золото, припасы и оружие, все это тоже отходит в собственность ордена. Ни один святой брат ордена ничем отдельно не владеет. Каждый святой брат ордена дает перед Господом обет целомудрия, бедности и послушания. Мы не поем веселых песен, не смотрим выступления жонглеров, не охотимся с соколами и не играем в кости. Нам ничего и нигде не принадлежит, но все, что мы можем взять у врагов Господа, всегда принадлежит ордену.

– Но на тебе красивый плащ, монах, – медленно произнес барон Теодульф. – Он не потерт и не испачкан. Видно, что за твоей одеждой следят. Ты хорошо упитан и не выглядишь больным. Видно, что у тебя нет проблем с пищей. У тебя на поясе кинжал из дамасской стали, а под седлом прекрасная лошадь. Разве все это не принадлежит тебе?

– Разумеется, – смиренно, но с некоей затаенной усмешкой произнес монах. – Все это принадлежит ордену.

Сейчас барон взорвется, подумал серкамон. Сейчас он, наверное, поднимет руку на брата-храмовника.

Серкамон даже чуть передвинулся, чтобы помешать барону впасть в такой грех, но в это время раздался громкий крик Жабера:

– Глядите!

Все повернулись.

На валу, насыпанном пилигримами, раздались отчаянные крики.

Машина, которую обслуживали тамплиеры, выбросила очередной камень и он со свистом ударил в стену, обрушив один из зубцов. Сверкнув на солнце, взлетел в воздух сломанный клинок убитого сарацина, но тут же с другой стороны вала, со стороны крепости, на вал полезли люди в бурнусах. Они яростно выкрикивали дикие птичьи слова и размахивали кривыми саблями. Часть тамплиеров, отбиваясь мечами, сбилась на валу в плотную группу, остальные в панике побежали вниз к палаткам, между тем, как ворвавшиеся на вал сарацины забрасывали орудия сосудами с греческим огнем.

Разбиваясь, сосуды изливали на землю и на деревянные станины орудий густую черную жидкость, похожую на помои, но эти странные помои вдруг сами по себе вспыхивали чудовищно ярким огнем, при этом раздавался столь же чудовищный шум взрыва.

Буквально в несколько минут весь вал был охвачен огнем.

Еще через несколько минут над валом высоко встало пламя и яростные клубы черного дыма, заполнив воздух, полностью закрыли осажденную крепость. Не стало видно ни стен, не башен, только поблескивали на фоне чудовищно клубящейся черной тучи вскидываемые над головами мечи и сабли.

На какое-то мгновение над раскаленными песками, окружающими Аккру, воцарилась мертвая неестественная тишина.

– Клянусь дьяволом, это сарацины пошли на вылазку! – взревел барон Теодульф, вскакивая на ноги. – Значит, они открыли ворота!

Он так возбужден, подумал про себя серкамон, что, наверное ударит сейчас монаха кинжалом.

И ошибся.

Он давно знал барона Теодульфа, но так и не смог научиться предугадывать его поступки.

Не предугадал он их и сейчас, потому что, вскочив с резвостью, совершенно неожиданной для такого громоздкого тела, барон заревел:

– Жабер, зови горнистов! Пусть трубят сбор. Сарацины открыли ворота. Они сейчас ничего не видят из-за черного дыма. Столько дыма я видел только под горящей горой Болкано. Мы воспользуемся этим. Клянусь сетями ловца человеческих душ, через полчаса мы будем в городе.