Пес Господень

Простолюдины, опуская головы перед бароном Теодульфом, пугливо жались друг к другу. Им, мужичью, хамью, втайне нравились, наверное, слова тряпичника, ведь тряпичник проповедывал смирение и равенство перед Богом. Так проповедуя, он как бы уравнивал благородных рыцарей и мужичье, но он, барон Теодульф – потомок самого Торквата, а Торкват всегда владел многими землями и многими людьми, как здесь, так и в италийских пределах, лежащих за голубой цепью гор. Он, барон Теодульф, не допустит, чтобы по его землям бродил какой-то грязный тряпичник, приравнивая его к какому-то мужичью, он не допустит, чтобы какой-то грязный тряпичник смущал бедные мозги его бедных простолюдинов. Вот они стоят в башмаках из свиной кожи на деревянных колодках, вот они стоят в рубахах и штанах из грубой шерсти. Он, барон Теодульф, один в ответе за их темные души, он даже с легатов, присланных Римом, берет пошлину за тропы, ведущие через его перевалы!

Барон задохнулся от гнева. За спиной барона, чуть впереди свирепых дружинников, юная и светловолосая Амансульта, истинная Кастеллоза, полузакрыв глаза и презрительно выпятив нижнюю губу, держалась рукой за луку седла, не замечая поглядывающего на нее сладко улыбающегося рыцаря Раймбаута. Еще в двух шагах от нее злобно скалился трувер де Борн, рыцарь Бертран де Борн, гостивший у барона Теодульфа. Неделю назад он принял участие в вооруженной вылазке барона Теодульфа против монастыря Барре, но проклятые монахи успели запереться в каменных стенах и удачно отбили штурм. Воспоминание об этом, так же, как и сладкие взоры, бросаемые рыцарем Раймбаутом на юную Амансульту, разжигали сердце трувера мстительным огнем.

Барон махнул рукой.

Огонь у ног катара занялся сразу.

Где-то неподалеку, наверное, свалившись в яму, но как бы в ответ на вспышку огня, взвизгнул и пронзительно заголосил поросенок. Так же пронзительно и в тот же самый момент, окутавшись огнем, пронзительно заголосил привязанный к деревянному столбу тряпичник.

– Сын погибели! – голосил он. – Злобный слуга сатаны! Пей свое вино, создание Сатанаила, утешай себя кровью чистых!

– Истинно так! – вскричал барон.

Ужасный вопль сжигаемого заживо катара, кажется, веселил барона.

Уперев руки в бока, барон Теодульф застыл в седле, его выпуклые глаза выпучились. На кожаном камзоле в свете огня отчетливо виднелся искусно выдавленный мастером ключ – герб рода Торкватов.

Просто ключ.

И никакого девиза.

Знающий поймет.

– Сын погибели! Слуга Сатанаила!

Катар вдруг смолк, потом опять пронзительно завизжал. Смолк и сразу вновь пронзительно завизжал и провалившийся в яму поросенок. Их визги слились в один, заставив толпу простолюдинов вздохнуть. Толпа с ужасом внимала треску огня и визгу катара.

Маленького Ганелона, стоявшего рядом с Гийомом-мельником, вдруг обдало холодом и затрясло.

Когда огонь резко возвысился, тряпичник на столбе уронил голову на грудь и смолк.

– Монжуа!

Барон Теодульф с места сорвал лошадь и поскакал к замку, увлекая за собой гостей и дружинников.

Странные серые мухи поплыли перед глазами Ганелона.

Он вскрикнул.

Болезненная судорога исказила его мальчишеское лицо.

Он упал и ничего не помнил, пока его не облили водой прямо у колодца, черпая ее длинным кожаным ведром.

Даже сейчас при воспоминании о сожженном катаре Ганелона передергивало ледяным холодом.

Синь неба, поднял он голову. Небесный жар. Каждая скала источает тепло.

Лето. Свет небесный, матерь Долороса скорбящая! Ганелон увидел: Амансульта остановилась.

Она поднялась высоко.

Она стояла на берегу верхнего пруда.

Долгая цепочка других таких же искусственных прудов, недавно восстановленных по ее приказу, тускло отсвечивала внизу.

Ганелон, прячась, следил за действиями Амансульты.

Тяжелый деревянный ворот, поставленный на земляной плотине, мог поднимать и опускать широкий запрудный щит, совсем такой, как на мельнице. Только здесь не было колеса и было видно, как тяжело Амансульте. Но она повернула ворот.

Раз.

И еще раз.

И еще. И еще раз. Пока щит не перекрыл собою широкий сток.

Зачем она это делает? – удивился Ганелон. Она любит купаться в ледяной воде?

Он вдруг ужаснулся: ему захотелось увидеть отметку дьявола под ее левой грудью.

Его пробило потом.

Он затаился.

Истинная дочь варвара. Он хотел, но боялся смотреть в ее сторону. Если она разденется и прыгнет в воду, он все равно не будет смотреть в ее сторону.

Гудели шмели.

Перивлепт. Восхитительная.

Если что-то кажется восхитительным, смиренно напомнил себе Ганелон, это вовсе не вытекает из природы видимого. Скорее всего, это ложная восхитительность, она лишь следствие слабости наших глаз, взирающих на обманчивый предмет восхищения.

Так говорит брат Одо.

Святая римская церковь, мать всех страждущих, каждому указывает путь спасения. Люди приходят и уходят, но Святая римская церковь вечна.

Так назначено Господом.

Святая римская церковь полна неизбывной милости.

Даже барон Теодульф прощен.