Пес Господень

В общем, Ганелон заранее знал, что ему расскажет добрая женщина. Только иногда случалось так, что приносила новости, еще неизвестные Ганелону. Но ради этих редких удач Ганелон терпеливо выслушивал то, о чем уже хорошо знал от других добрых католиков, часто, как и добрая женщина, навещавших его в Доме бессребреников.

Страшную анафему отступнику черному барону Теодульфу провозглашают в каждой церкви. Так сказала добрая женщина и Ганелон согласно кивнул. Имя отступника графа Раймонда IV Тулузского проклинает каждый житель Лангедока. Это было не совсем так, но Ганелон и в этот раз согласно кивнул. Блаженный отец Доминик, благословленный римским апостоликом и только ему лично отчитывающийся в своих деяниях, неустанно и яростно взывает к каждой доброй душе: «Опомнитесь! Дело Господа в опасности! Смрадные еретики затопили Лангедок ложью!» Это вполне соответствовало истине, но Ганелон знал о словах и деяниях блаженного отца Доминика гораздо больше, чем любая добрая женщина, искренне желающая помочь делу Святой римской церкви.

Ганелон перекрестился.

Разве не прав в своей неукротимой ярости, направленной против еретиков, блаженный отец Доминик? Разве не сказал Иисус: «Тот же, кто не пребудет во мне, уподобится ветви, которая отброшена и умирает. Мертвые же ветви подбирают, бросают в костер и сжигают.»?

Неистовый гнев блаженного отца Доминика праведен и угоден Господу.

В городке Барре на глазах Ганелона, не смущаясь присутствием многих простолюдинов, прямо на паперти блаженный отец Доминик жестоко избил палкой клирика, тайком счищавшего святые тексты с церковных пергаментов. Нечестивый делал из них малые псалтыри на продажу.

Там же в Барре на глазах Ганелона блаженный отец Доминик добился костра для некоего молодого богомаза, богохульно изобразившего Христа. Христос был изображен в мандорле – в вечном сиянии. Но само это сияние, написанное богохульным богомазом, было мелким и тусклым, а его формы неверны. Упомянутое изображение смущало простых людей и даже священнослужителей приводило к неверным мыслям.

Там же в Барре на глазах Ганелона блаженный отец Доминик добился суда над целой группой тряпичников-катаров, поучающих о близости царства Божия. Кому дано вслух сказать: «Смотрите, вот приидет царствие Божие»? – в неистовом, но праведном гневе возопил блаженный отец Доминик. Даже дьяволу, при всей его силе, не дано знать будущего. Зная дьявол прошлое и настоящее, да знай он будущее! – чем бы тогда его знания отличались от знания Бога?

Блаженный отец Доминик в своем чистом и святом неистовстве непримиримо и яростно отлучает за ересь даже епископов, жестоко побивает клириков, неустанно судит отступников; везде и всюду он требует называть папу, наместника Бога на земле, по всей форме – апостоликом римским, великим понтификом, царем царей, владыкой владык, священником во веки веков по чину Мельхиседека.

«Как можно чаще употребляйте против еретиков духовный меч отлучения!» – так призывает блаженный отец Доминик.

Но, Господи, как трудно разить отступников и врагов церкви только мечом духовным!

Темным еретикам и многочисленным отступникам, что отовсюду стекаются в Лангедок, покровительствует могущественный граф Раймонд Тулузский.

Безнравственные оргии в замках, забвение святых служб, вольные богохульные беседы с магами и колдунами, бежавшими в Лангедок, в новое пристанище еретиков, из сожженного Константинополя – черная душа графа Раймонда Тулузского давно изъязвлена неверием.

Рассказывая о черном графе, добрая женщина, посетившая брата Ганелона, плевалась:

– Анатема сит!

При этом она тряслась, поводила левым плечом, подцокивала языком и подмигивала, и время от времени вся, от ног до головы, ревностно передергивалась, мелко и часто крестясь:

– Граф Тулузский не прибегает к советам священнослужителей…

Добрая женщина ревностно подмигивала, передергивалась, поводила левым плечом, подцокивала, прятала пронзительные глаза под черный низко опущенный на лоб платок:

– Граф Тулузский, он богохульник… Он бесчестных девиц называет сестрицами… Он привечает грязных бродяг, поющих богохульные катарские вирши… Он сам слушает всяческое безнравственное пение… Он пьет вино и в будни и в светлое воскресенье… Даже в скоромные дни он затевает танцы, и песнопения, и игру в кости…

Добрая женщина ревностно передергивалась:

– Граф Тулузский пьет за здоровье сатаны, все знают… Он заставляет называть себя блаженнейшим… Его нечестивые люди ловят на дорогах священнослужителей, насильно поят их крепким вином и насильно отдают в руки развратных служанок и экономок…

Глаза доброй женщины пронзительно вспыхивали:

– Такие, как граф Тулузский, в городе городов Константинополе облачались в плащи с пурпурной каймой… На головы лошадей они надевали головные уборы, крытые тонким полотном, подвязывали им челюсти богатыми лентами из белого льна…

Добрая женщина, мелко крестясь, понижала голос:

– И много чего делали в городе городов такие, как граф Тулузский…

И подмигивала, передергивалась ревностно: