Пес государев

========= Глава 1 ==========

 

Ох и темна ты, ночь осенняя. Звезды на небе разметаны, будто пригоршню зерна кто высыпал. Луна на землю смотрит ласково, словно Пресвятая Богородица, людей благословляя на сон крепкий.

 

В хоромах царских жарко натоплено. Полумрак освещает только свечка, в красном углу догорающая. Царь на полатях раскинулся. Лоб высокий да грудь широкая в мокрой испарине. Снится ему сон тяжелый, да морочный.

 

Стоит он на скале высокой. Ветер горячий его по щекам хлещет, а внизу пламя огненное расплескалось. Всполохи его поднимаются да ноги Царю лижут. Жарко и душно ему. Прикипели ноженьки к камню, и не может он пошелохнуться.

 

А из пламени стоны слышатся. Голоса все Царю знакомые. То кричат души, им погубленные. Он пытается с места сдвинуться да со скалы той бежать, но языки пламенные тянут вниз его. Словно змеями адовыми, ноги Царя огнем обвитые, а от страха смертного ему выть хочется. Вот она, Геенна Огненная! Вот оно, проклятие!

 

Вскрикнул Царь во сне и очи открыл. Испуганно по потолку низкому взглядом прошелся да уселся на постели, тяжело дыша. Разорвал он рубаху на груди своей и рукою пот вытер.

 

– Господи! Помоги! Спаси душу мою от мучения! Дай покоя ей! Дай смирения! – крестится Царь яростно, к образам обернувшись. Только лики святых смотрят неласково. Словно хмурятся они, на Царя глядючи.

 

– Государь! Опять тебе чего привиделось? – на полу шут верный заворочался. – Так кричал, будто черти тебя на части рвали!

 

– Не твого ума дело, – Царь на шута рычит. – А будешь лезть ко мне с расспросами, я тебя головы лишу. Вели воды нести. Царь омыться изволит.

 

– Не казнишь ты меня, государь, – шут лениво с полу поднимается. Тянется, зевает сладко да к дверям идет. – Кто, ежели не я, тебе всю правду будет сказывать?

 

 

Служка-спальник воды принес. Подал полотенце, маками красными расшитое, да помог Царю в омовении.

 

– Расскажи мне, Васька, об чем во дворце люди молвят, – Царь шута спрашивает, зипун, золотом расшитый, надевая.

 

– Да разное говорят, – шут плечами равнодушно поводит, взглядом спальника выпроваживая. – Сказывают, что ты умом тронулся. И грехи твои спать тебе не дают. От того ты и маешься да во сне кричишь.

 

– Боятся меня? – Царь к окну подходит да на темный двор смотрит.

 

– Нет, государь, – шут вздыхает, – жалеют…

 

А за окном утро раннее осеннее, озаренное светом костров на башне сторожевой. Снег, от грязи рыжий, вдоль дороги комьями лежит. Тишину лишь лай собак далекий колыхает.

 

– Страшно-то как… Пусто и тоскливо, – молвит Царь, от ветра холодного оконного в зипун парчовый кутаясь.

 

– Еще бают, государь, что к жене ты своей охладел, – шут рассказ продолжает. – А она баба жаркая, до мужских ласк охочая.

 

– Кто такое про Царицу брешет? – Царь как коршун к шуту кидается да за шкирку хватает. Тот присел испуганно, руками голову прикрывая.

 

– Да Димка Немой.

 

Царь шута от себя отбрасывает да дверь ногою толкает:

 

– Князя Дмитрия Немого под стражу! Пусть за оговор свой ответит!

 

Страшен Царь во гневе. Словно туча черная мечется он по комнате. Глаза кровью налиты, лицо огнем пышет. А в висках у него набат гудит колокольный. «Дин-дон… Дин-дон… Дин-дон…» Колокола те с детства в его головушке. Только раньше звучали они тихо, едва слышно. Будто вдалеке церковка стоит, да в ней к заутрене звонят.

 

Шут в уголок забился, взгляд на Царя поднять не смея. Тот к столу подходит, на лавку садится и на шута глазом орлиным смотрит.

 

– Расскажи мне что веселое, – говорит шуту, не злобствуя.

 

– Что веселого-то рассказать? – шут тихохонько из угла своего выползает и подле царя на скамью садится. – Помнишь посла крымского, что с сынком своим патлатым давеча у нас был?

 

– Помню я и посла, и сынка евойново, – Царь кивает да ягодку виноградную в рот кладет.

 

– Так вот… – осмелев, шут сказывает. – Слыхал я, что видели его в амбаре сенном.

 

– И что с того? – равнодушно плечами Иван пожимает.

 

– Не одного его там видели, а со стремянным молодым, – Васька рожу корчит забавную, от чего смешно Царю делается.

 

– И чего они в сене-то вдвоем делали? – смеется Царь над ужимками шутовскими.

 

– То-то и оно, что грехом срамным занималися. А крымчанин тот словно баба визжал да стремянного любой своей называл, – шут, совсем осмелев, тоже ягодку с подноса берет да в рот закидывает.

 

– Брешешь, пес шелудивый? – хохоча громко, Царь к стене приваливается.

 

– Вот те крест, не брешу государь! – шут до ковша с вином рукою тянется. Только смех царский вдруг затихает, а шут так и замирает с ковшом в руке.

 

– На костер того стремянного! Грех содомский токмо огнем выжечь можно, – грозно Царь брови хмурит и по столу кулаком бьет.