Пес, который боролся за свои права

Когда Рауди наконец облюбовал место и поднял лапу на углу Конкорд-авеню и Эпплтон, было уже половина одиннадцатого. На подъездной дороге к моему дому Шейн выходил из своей легковой машины, если только это слово применимо к «мерседесу». Помыть мой «бронко» стоит столько же, сколько помыть грузовик, так что, может быть, он тоже не легковая машина, но все-таки это, несомненно, «форд», а не «мерседес». Я выбрала ее для двух своих собак, которых тогда держала — Винни и Дэнни, — и на всякий случай мне было нужно место еще и для третьей. Никогда не знаешь, что может случиться. Но вместимость — это еще не все. Приходилось учитывать снег и лед. Дело в том, что Дэнни страдал артритом, а Винни была уже немолода, и мне было необходимо иметь машину достаточно сильную — такую, которой нипочем снег и лед, чтобы им не пришлось много ходить (я говорю про Кембридж — в Аулз-Хед дороги распахивают). К тому же у «бронко», как ни странно, гораздо больше сходства с Рауди, чем с Винни и Дэнни. Люди далеко не всегда похожи на своих собак, но у их собак и машин всегда есть сходство. Рассудительный владелец трех догов, разумеется, не рассчитывает, что они поместятся в «корвете», а хозяину йоркширского терьера ни к чему фургон внушительных размеров. Однако и это еще не все. Откуда я могла знать, покупая «бронко», что Рауди окажется у меня? Явно некая таинственная сила заставила меня выбрать именно «бронко» — машину, специально предназначенную для того, чтобы ездить по снегу и льду. С тех пор как у меня появился Рауди, я всегда была довольна и им, и «бронко», и этим новым проявлением единства собачьей внешности и сути в нашем подчас непредсказуемом мире.

Еще до появления Шейна с его «мерседесом» и до того четверга я вдруг обратила внимание на то, как я выгляжу в своей собачьей одежде. Когда-то мои джинсы имели вполне приличный вид, но ничто не вечно, и теперь они порваны на коленях. Мою новую красную футболку с картинкой, очень похожей на физиономию Рауди, и надписью: «Сильна, как маламут» — полностью скрывало темно-синее непромокаемое пончо, которое лет десять назад имело вполне приличный вид. Правда, потом Винни — тогда еще совсем щенок — обгрызла с него бахрому, а Рауди случайно проделал в нем дыру, подпрыгнув за теннисным мячом, который я держала в руке. К тому же дрессировка маламута не такая уж легкая работа, а испарина на лбу никак не украшает волосы.

Так мы и столкнулись: я со своей ручной тележкой, в одежде, скроенной собаками, с прической от Кембриджского клуба дрессировки — и Шейн, выходивший из «мерседеса» цвета ирландского сеттера, в плотном английском полупальто и с белокурыми волосами, сверкавшими в свете, лившемся из задней двери моего дома.

— Холли? Что вы здесь делаете так поздно?

— Занималась с собакой, — ответила я и подумала, не предложить ли ему зайти, но у меня на кухне очень яркий свет, а на пончо еще не были отстираны пятна, оставшиеся с тех пор, когда Сэсс, одна из моих сук, кормила на нем своих щенков. — А вы?

— Задержался на работе.

— Издать или погибнуть?

В Кембридже считается хорошим тоном думать, что люди работают за должность, а не за деньги.

— Нечто в этом роде. Вы заняты завтра вечером?

— Да, — сказала я. — Как-нибудь в другой раз?

— Конечно, — сказал он. — Впереди у нас масса времени.

В моем автоответчике было два сообщения. Первое от Стива Делани, ДВУ (Делани ветеринар-убийца). Он настаивал, что нам надо поговорить.

— Конечно, — сказала я Рауди, — нам надо поговорить. Нам надо вернуться все к тому же старому разговору. Но сделать это должен он. Это его работа, верно?

Я провела рукой по горлу Рауди и осторожно погрузила пальцы в густой мех. Наружная шерсть лайки служит для защиты, поэтому она достаточно жесткая, но если запустить пальцы поглубже, то доберешься до мягкого подшерстка. Маламут — это волк в овечьей шкуре.

— Верно? — повторила я. — Ведь кошки и собаки не единственные его пациенты, разве не так? Считается, что он должен думать и об их хозяевах. Я имею в виду, что он должен работать для всех, как по-твоему? Но ему ведь с этим не справиться? Это просто невозможно.

Второе сообщение было от отца. У Милли наконец-то начались роды. Когда я набрала его номер, он даже снял трубку. Естественно, в сарай был протянут провод.

— Еще нет, — сказал Бак. — Но она держится молодцом. Ты бы ею гордилась.

— Я уже горжусь.

— Мы слушаем «Милую Клементину». При родах сукам помогать не надо. Лучше всего просто не вмешиваться. Бак это отлично понимает, но ему необходимо сознавать, что он приносит им облегчение своим присутствием и тем, как приветствует появление на свет их отпрысков. Узнав о том, что ваш отец поет «Клементину» ощенившейся суке волчьих кровей, вы скорее всего подумаете, что он тронулся рассудком, но когда мой отец начинает осуществлять на практике акушерско-музыкальные методы Ламеза, то это явный признак того, что он входит в норму.