Пес по имени Бу

Родители выдавали мне сведения буквально по капле. Когда Чак узнал, что я в курсе, он тоже начал делиться со мной обрывками информации. Впрочем, он никогда не говорил ничего конкретного, ограничиваясь комментариями о тех или иных экспериментальных медикаментах и анализах. Не существует единой системы анализов для постановки диагноза АЛС. Каждому человеку приходится пройти тщательное обследование, чтобы исключить другие возможные болезни. Только обследовав Чака на предмет других заболеваний, одновременно наблюдая за прогрессированием симптомов, врачи могли наверняка сообщить ему, что с ним происходит. Он проходил обследование за обследованием, всякий раз надеясь на то, что результаты именно этого анализа позволят сообщить ему плохие, но не ужасные новости. Но всякий раз он узнавал лишь то, что ему предстоят все новые и новые анализы и тесты.

Наконец, после того как минула, казалось, целая вечность ожидания и неуверенности в окончательном диагнозе, все остальные варианты были исключены. Мой брат страдал болезнью Лу Герига.

* * *

Недуг медленно, но неуклонно прогрессировал, с каждым днем пополняя список своих зловещих симптомов. Чак постепенно утрачивал способность двигаться, но продолжал работать, даже почти полностью лишившись речи. Каждый день он поднимался в свой офис по лестнице, игнорируя лифт, чтобы дать нагрузку слабеющим мышцам. В выходные он брал в руки отцовскую циркулярку и пытался что-то мастерить, ухаживал за садом и проводил время с семьей. Я думаю, тут подействовала старая протестантская этика. Иногда она бывает проклятием, но в данном случае врожденное упрямство удлинило Чаку жизнь.

Время, которое я проводила с Чаком после того, как ему поставили окончательный диагноз, зачастую приносило нам обоим много радости. Однажды, когда я приехала к ним в гости на Рождество, кто-то затронул тему бейсбола.

Надо заметить, что я еще в детстве возненавидела спорт. По воскресеньям, когда отец пил больше всего, телевизор в нашей гостиной работал только на спортивных каналах. Как следствие, ужас и спортивная трансляция для меня объединились в единое целое. Тем не менее я неравнодушна к «Чикаго Кабс». Эта любовь зародилась во время наших ежегодных поездок на Ригли-Филд и укрепилась 16 апреля 1972 года, в день, когда Берт Хутон совершил свой знаменитый неберущийся бросок. Из-за объявленной игроками забастовки тот сезон начался позже обычного, и Ригли-Филд был до отказа набит соскучившимися по любимой команде фанатами. Я была готова побиться об заклад, что на матче присутствует не меньше сорока тысяч болельщиков. Мама и Чак тогда только посмеялись над моим предположением, напомнив, что стадион вмещает всего тридцать девять тысяч человек. Они были потрясены моей интуицией, когда Джек Брикхаус сообщил о рекордной явке, превзошедшей это число. Вот что значит быть юной, наивной и не бояться высказывать свои предположения!

Какое-то время игра шла своим чередом, но затем начало происходить что-то странное. Все высокие, легкие или отбитые за лицевую линию, но перехваченные кэтчером мячи приводили болельщиков в неистовство, обычно вызываемое лишь окончательной победой. Я спросила, в чем дело, и мама хотела мне объяснить, как вдруг Чак ткнул ее локтем в бок с такой силой, что на ее ребрах, должно быть, остался синяк.

— Мама! Нельзя говорить о результате, пока игра не окончена.

Она вспомнила о распространенном среди болельщиков суеверии и согласилась:

— Твой брат прав, надо подождать.

Для Чака, а следовательно, и для меня тот матч был событием века. Он тщательно заносил все удачные удары и проходы игроков своей команды в специальную карточку.

В то Рождество Чак силой воли заставил себя подняться с места, чтобы достать и показать мне старый кусочек картона. Я помню навернувшиеся на его глаза слезы — брат совершенно точно знал, где он лежит. Выражение лица Чака сказало за него то, чего он уже не мог произнести вслух. Он обращался с этой карточкой, как со священной реликвией, и я благоговейно приняла ее из его рук. Тогда, в 1972 году, мы стали свидетелями удивительного события, и я была благодарна брату за возможность еще раз вместе с ним прикоснуться к этим воспоминаниям.

* * *

Тем временем мы с Данте продолжали наносить людям лечебные визиты, и я стала заместителем директора программ некоммерческой организации, осуществляющей психотерапевтическую помощь с участием животных. Проходя начальную подготовку, я близко сотрудничала с основателем этой организации Дианой Пеннингтон, и мы часто общались с ее наставницей, Сьюзан, на протяжении многих лет занимавшейся этим видом психотерапии в детских онкологических центрах. Сьюзан стала нашим с Данте первым тренером. В дополнение к подготовке животных к психотерапевтической деятельности она каждый год обучала нескольких служебных собак для своей собственной некоммерческой организации. В частности, она готовила собак-поводырей для слепых.