Пёс войны и боль мира

— Ты уже давно с отшельником? — спросил я ее. Теперь я мог опустить пистолеты. Было ясно, что она не лгала. Только Седенко все еще не был убежден.

— С самого детства, господин. Он заботился обо мне с тех пор, как мой брат, моя мать и отец были убиты Орлами, господин…

— Ну а теперь, — распорядился я, — веди нас к умирающему отшельнику.

Седенко вмешался.

— Это может быть ваш Гроот, капитан?

— Думаю, нет. Но он может что-то знать о нем. По моим сведениям, многие из этих затворников объединяются, чтобы легче жилось.

Вслед за девчонкой мы вскарабкались по покрытой снегом скале наверх, пока не достигли пещеры. Ужасное зловоние ударило нам в ноздри, и пришлось зажать рукой рот и нос, чтобы ослабить его.

Девчонка промчалась в дальний конец пещеры. Там кто-то был.

Седенко оставался снаружи и был настороже. Я и не думал о том, чтобы его подозвать.

Изможденное, исхудалое лицо показалось из-под кучи тряпок, и тусклые глаза уставились на меня. Уже сам звук его движений и взгляд производили впечатление, но самым поразительным была улыбка на этом лице. Такое выражение лица мне приходилось видеть и раньше. Если люди улыбались мне подобным образом больше чем однажды, я их убивал, обосновывая это тем, что улыбка такого рода на губах переходит в хохот во все горло.

— Приветствую тебя, святой человек, — сказал я. — Ваша служанка сообщила нам, что вы в плохом состоянии.

— Она преувеличила, господин. У меня легкое недомогание, только и всего. Что значат мои страдания по сравнению с мучениями господина нашего, Иисуса Христа, которому мы все должны подражать и следовать? Эти страдания приближают к Небу.

— Ага, уже чувствуется небесный запах, верно? — оживился я. — Мое имя Ульрих фон Бек, и я здесь, потому что ищу Святой Грааль.

Я знал, что это должно произвести впечатление. Пораженный, откинулся на свои тряпки.

— Грааль? Грааль? Ах, господин, Грааль мог бы меня освятить.

— И всех остальных, болеющих и лежащих на смертном одре, — подтвердил я. — Но все же я еще не отыскал его.

— Но вы уже близки к цели? — поинтересовался он.

— Этого я не знаю. — Я придвинулся ближе. — Мне хотелось бы предложить вам чего-нибудь перекусить. Седенко! — позвал я своего спутника. — Приготовь еду для обоих!

Несколько неохотно Седенко приблизился к нам.

— Для меня большая честь быть в обществе того, кто настолько свят, — сказал отшельник.

— Но вы все же более святы, чем я, — возразил я.

— Нет, господин. Вы немного более святы, чем я, вне всяких сомнений. Иначе как же вы сможете достигнуть того, что стремитесь найти?

— О нет, господин затворник, я убежден, что ваши страдания превосходят мои во много сотен раз.

— В это я не могу поверить. Но смотрите! — Он поднял руку. По ней двигалось что-то похожее на блоху.

— Что я должен увидеть? — спросил я.

— Моих друзей, господин рыцарь, созданий, которых я люблю больше, чем самого себя.

Помешательство, определил я про себя. Но когда мои глаза привыкли к сумраку пещеры, я смог различить, что на этом члене его тела извивались и ползали черви. Они пожирали его! Он засмеялся так же, как и тогда, когда впервые увидел меня. Без сомнений, таким образом он уничтожал себя. К сожалению, мы ничем не могли помочь ему избавиться от мучений.

Я приучил себя пренебрегать брезгливостью, но даже мне стоило невероятного напряжения воли остаться рядом с этим несчастным.

— Настолько изощренная мука не может остаться незамеченной, — сказал я, вставая. Глядя на выход из пещеры, я представил себя на свежем воздухе и снегу.

— Вы очень любезны, господин рыцарь. — Он опустил руку и спрятал ее в тряпье.

Уже не столько желание оживить этот полутруп, сколько желание накормить несчастного ребенка двигало мною. Появился Седенко. Я пошел ему навстречу, взяв протянутый мне хлеб, и передал девочке. Она разломила его примерно пополам и передала больший кусок своему мастеру. Тот крошил его и засовывал в рот и жевал, одновременно следия, чтобы крошки не попадали в бороду и длинную нечесаную шевелюру.

Через некоторое время я вышел наружу, теперь уже не испытывая ничего, кроме желания продолжить путешествие.

— Эта девушка погибнет здесь. Старый пень через несколько дней загнется, — пробормотал Седенко себе под нос

Я думал так же.

— Когда он поест, я спрошу его, что он знает о Грооте, и после этого мы уедем отсюда.

— На моей родине тоже есть такие люди, — сказал он, — они верят, что грязь и истязание плоти приближают их к Господу. Но что будет Бог делать с ними?

— Может быть, он желает, чтобы мы все следовали примеру этих братьев. Может быть, он возрадуется, если его создания презреют все разнообразие жизни, представленное им самим?

— Это ерунда, капитан. Или близко к тому, — пробормотал Седенко. Мой тон, который я использовал чаще, чем надо бы, ему не понравился. Я тоже был очень зол.

Я вошел обратно в пещеру.

— Скажи мне, господин отшельник, не слышал ли ты о подобном себе? Об известном Филандере Грооте?