Пес войны

Как и положено, первыми в бой вступили лучники и пращники, отошедшие затем в стороны. Гирхарт, решивший, что его участие в бою сегодня не требуется, по крайней мере, до тех пор, пока не наступит критический момент и не потребуется быстро исправлять положение, с удовольствием отмечал чёткость и слаженность действий своих солдат. Наступающие пехотные колонны, не прерывая движения, образовали проходы, по которым лучники отошли и заняли позицию на господствующей высоте. В этом и было главное преимущество выбранной Гирхартом позиции: с этой гряды холмов прекрасно простреливалось всё поле боя, а штурмовать её коэнцам было бы очень трудно, даже если бы ход битвы им это позволил. Гирхарт постарался равно предусмотреть возможность и наступления, и обороны.

Но обороняться повстанцам не понадобилось. После двух часов ожесточенной взаимной резни в ходе сражения наступил перелом. Коэнцы не выдержали неистового напора и дрогнули, повстанцы поднажали, и вал сцепившихся в схватке людей медленно, но верно покатился к коэнскому лагерю.

Победа была бы полной и без помощи горцев, но застоявшиеся союзники рвались в бой, и Гирхарт послал их на штурм лагеря. Возможно, именно потеря лагеря деморализовала имперцев, а может быть, погиб их командир, хотя его тело не было найдено среди убитых, но в какой-то момент организованное сопротивление было сломлено и сменилось сначала беспорядочным отступлением, а затем и паническим бегством. Это было даже хуже, чем поражение Сави, где почти до самого конца хотя бы часть войска сохраняла присутствие духа и подобие порядка, благодаря чему им удалось уйти. Здесь же началось беспощадное истребление бегущих, по следу которых Гирхарт пустил свою конницу.

На следующий день была устроена грандиозная тризна. Таскира и его погибших товарищей поминали по всем старинным обычаям — большим пиром, песенными и воинскими состязаниями и жертвоприношениями, в том числе и человеческими. На этот раз Гирхарт не стал таиться, и пленников вели на алтарь открыто, при полном одобрении всего войска. Коэнцы ни в ком не вызывали жалости, и каждое заклание сопровождалось всеобщим ликованием. Впрочем, не все жертвы расстались с жизнью на алтаре. По ещё более древнему, уже полузабытому обычаю Гирхарт предложил желающим повеселить души павших друзей не только состязаниями, но и смертным боем в их честь, и первым вышел на поединок с двумя пленными, убив их одного за другим. Несмотря на нешуточную опасность, желающих последовать примеру своего генерала оказалось столько, что пришлось устанавливать очередь.

Угомонились только глубокой ночью. Отгорели костры, отзвучали песни, опустели бочонки трофейного вина, высохла кровь убитых. Лагерь затих, но Гирхарт долго не мог заснуть. Он лежал в полумраке палатки, слушая ровное дыхание спящей Фрины, смотрел на огонёк светильника на столе и думал, видит ли его Таскир, и порадовали ли его месть и жертвы. Но, так или иначе, теперь он сделал всё, что мог, и оставалось лишь надеяться, что этого довольно, чтобы загладить вину перед погибшими. Завтра он пойдёт вперед. Он пошёл бы вперёд, даже точно зная, что обречён, и, умирая, постарался бы последним усилием дотянуться до глотки врага.

Дорога была обсажена кипарисами и серебристыми тополями, время от времени мимо проплывали тёмные зонтики пиний. После поражения коэнских войск нужда плутать по горам отпала. Гирхарт пошёл на север, к Мезерской дороге, а оказавшись на ней, повернул на запад. Кончились блуждания по выписывающим замысловатые петли тропинкам. Живая река текла по хоть и не прямому, но торному тракту. Добравшись до него, Гирхарт испытал большое облегчение. Какое же это всё-таки благо — хорошая дорога! При всех недостатках Коэны у неё было и несколько неоспоримых достоинств, и одно из них — умение строить великолепные пути.

Лето незаметно подошло к своей вершине и перевалило за неё. К счастью, удушающего зноя, не такого уж редкого в этих краях, не было, но дожди шли нечасто, и зелень трав и листьев начала увядать. Дубовые и буковые леса по склонам гор манили прохладой, но войско шло не останавливаясь. Гирхарт торопился: с провиантом было не то чтобы плохо, но с этих земель много не возьмёшь, да и обижать союзников-горцев было нельзя, и потому паёк пришлось урезать. Армия спешила выйти в Среднюю Рамаллу, где можно было грабить вволю.

Иногда на пути попадались немногочисленные города и городки. Все они встречали восставших наглухо запертыми воротами и ощетинившимися стражей и ополчением стенами, но Гирхарт и не собирался тратить на них время. Кое-кто из его людей поварчивал, но тихонько. Армия верила своему предводителю и слушалась его.