Пьеса для обреченных

«Спасибо, Лариса, все было отлично», положил на столик деньги. «Это все, это конец», — почти равнодушно подумала я, отстранение наблюдая за тем, как официантка прячет купюры в кармашек. Последняя ниточка, способная привести к разгадке, обрывалась. Теперь нам с Каюмовой оставалось только барахтаться из последних сил, как двум котятам, которых топят в огромной черной бочке, и надеяться на чудесное избавление.

Когда мы вышли из «Лилии», на улице накрапывал дождь. Леха щелкнул кнопкой черного автоматического зонта и раскрыл его над моей головой.

— Ничего не хочешь мне сказать на прощанье? — спросил он, с каким-то грустным интересом изучая мое лицо круглыми карими глазами. Избитые фразы типа «будь счастлив» и «мне жаль» вихрем промелькнули у меня в голове, потом тягучей болью сдавило виски и возникло такое ощущение, какое бывает перед прыжком с лыжного трамплина (ни с парашюта, ни с вышки в бассейне, ни тем более с тарзанки я никогда не прыгала по причине естественной трусости).

Леха, хороший, добрый, милый, стоял передо мной и покорно ждал прощальной банальности, в глубине души надеясь, что сейчас, в этот последний миг, все чудесным образом переменится. Он не заслуживал того, чтобы просто быть использованным.

— Хочу сказать, — я криво усмехнулась, — хочу… И ты послушай меня, пожалуйста, очень внимательно. Я не могу требовать, чтобы ты хранил тайну: кто знает, как там сложатся обстоятельства. Просто знай: «клоуна» Вадика убили, практически на моих глазах. В его убийстве некого обвинить, кроме меня. Но на самом деле это, скорее всего, из-за этих ваших дел. Так что будь, пожалуйста, осторожен…

Показалось ли мне или он действительно взглянул на меня как-то странно?

Желваки на его щеках тяжело перекатились. Возможно, он хотел мне что-то сказать, но в этот самый момент двери кафе распахнулись, и на крыльцо вывалилась Наталья, выждавшая положенные пять минут после нашего ухода. Ей бы, дуре, пройти мимо, сделав вид, что она меня не знает, но она то ли растерялась, то ли, перепив кофе, окончательно утратила способность соображать. В общем, с невыносимой театральностью округлив серые глаза, моя Каюмова ляпнула:

— Ой, Женя! Это ты? А я все сижу за столиком и смотрю: вроде лицо знакомое…

— Да! Какая встреча! — лицемерно обрадовалась я, краснея от осознания надуманности ситуации.

— Ой, вы извините! Если я мешаю, то сейчас уйду… Просто нам с Женей, наверное, потом по пути?

— Ладно, девчонки, — проговорил Леха и опустил голову, пряча невеселую улыбку, — вам, наверное, есть о чем поболтать? Пока, Женька! Долго и нудно прощаться не будем?

С шутовским поклоном он переложил свой зонт в мою руку, а в ответ на мои неловкие возражения только помотал головой. И тогда я, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку. Губы легко укололись о щетину, ноздри защекотал едва уловимый запах туалетной воды.

— Пока, Женька. Хорошая ты девка, — еще раз произнес мой несостоявшийся жених и быстро пошел прочь, так быстро, словно боялся остановиться и сказать что-нибудь лишнее…

Всю ночь и все утро следующего дня мы с Каюмовой пребывали в весьма странном состоянии. Так, наверное, должен чувствовать себя студент, перед самым экзаменом узнавший, что зубрил не тот предмет, или грешник, оповещенный о конце света заблаговременно и просто утомившийся молиться. Коротко это ощущение можно было охарактеризовать так:

«А на кой ляд уже дергаться?»

Нет, сначала мы потосковали, пометались, повспоминали детективы про мафию и те методы, которыми с этой самой мафией боролся главный герой. Судя по нашему новому кино, много мозгов для этого дела было иметь вовсе не обязательно — желательно побольше мускулов и всяких там черно-коричневых поясов. Но ни поясов, ни мускулов у нас с Натальей не было. Да и мозгов не так чтобы уж в избытке.

Я даже поплакала, на полчаса закрывшись в туалете и тем самым злостно нарушив основной принцип общежития коммунальной квартиры. Каюмова выкурила за сутки три пачки сигарет. В театре в тот день играли «Семейный портрет с посторонним». Спектакль был уже пятнадцатым или шестнадцатым по счету, и там прекрасно обходились без нас. Впрочем, везде прекрасно обходились без нас! Мы никому не были нужны, кроме разве что Человека в сером.

Часов около десяти вечера я предложила раскинуть на картах. Наталья сходила к соседке и вернулась с замусоленной колодой. Я раскинула — вышла сплошная чернота, раскинула еще раз — опять тот же результат. Пиковые дамы, восьмерки и девятки лезли одна за другой, ради разнообразия перебиваясь только бубями — денежным интересом.

Кто из нас первой захихикал? По-моему, все-таки Каюмова. Да, точно Каюмова! Она наблюдала за тем, как я достаю из колоды «болезнь», «слезы» и «несчастье» в качестве ответа на вопрос: «Что будет, если мы выйдем из квартиры за хлебом?» — и вдруг начала мелко сотрясаться от смеха.

— Ты чего? — недоуменно спросила я.

— А гроба там, случайно, нет? — нервно прохихикала она. — Ну, гроба на колесиках? А то как-то несерьезно получается: все есть, а гроба нет! Поищи, поищи получше, Кассандра ты наша!