Пьеса для обреченных

Никто на свете не мог мне помочь. Ни эта молодая врачиха с ее самыми лучшими и искренними намерениями, ни внезапно сбежавшая Ольга, ни мама, ни папа, ни предатель Пашков. Спасение утопающих на самом деле становилось делом рук самих утопающих. Если я успею, если пойму, если разгадаю… Впрочем, как раз во времени меня, похоже, не ограничивали. Я была не жертвенным ягненком, не актером и не статистом! Я была зрителем, для которого разыгрывается весь этот чудовищный спектакль, а зрителей, слава Богу, не принято было казнить по ходу представления…

Дома я первым делом залезла в текст пьесы, который мне любезно презентовали на репетиции в театре, и с суеверным ужасом убедилась: да, все логично! Все до безобразия логично!

Первым гибнет Полоний — вельможа, спрятавшийся за ковром в покоях королевы.

"Ты, жалкий, суетливый шут, прощай! — говорит о нем Гамлет и позже добавляет:

— Да, вельможа этот теперь спокоен, важен, молчалив, а был болтливый шут, пока был жив…" Слишком много знавший и слишком много болтавший Бирюков!

Спивающийся клоун, за бутылку текилы изображавший на потеху пьяной публики хоть Хазанова, хоть Жириновского, хоть черта лысого!

Гамлет уносит труп Полония из покоев королевы, и его долго и безуспешно ищет король со своими слугами. Труп Вадима Петровича тоже бесследно пропадает!

Следующими умирают Розенкранц с Гильденстерном…

…Их гибель Их собственным вторженьем рождена.

Ничтожному опасно попадаться Меж выпадов и пламенных клинков Могучих недругов…

Бедный, бедный мой Леха! Бедный глупый Славик! Они всего лишь хотели легко и быстро срубить большие деньги. Влезли туда, куда ни в коем случае не должны были лезть. Может быть, чуть промедлили, решая, кому выгоднее продать информацию? Совсем чуть-чуть, но этого оказалось более чем достаточно…

Офелия! Безумная Офелия… Несчастная, одинокая Каюмова, по сути не сделавшая никому ничего плохого.

Она старалась по ветвям развесить Свои венки: коварный сук сломался, И травы, и она сама упали В рыдающий поток…

Радужные круги расплывались у меня перед глазами, когда я закрыла текст пьесы. Сердце гулко и больно колотилось, желудок отчаянно ныл. Все складывалось! Все чудовищным образом складывалось! Полония убили клинком — и Вадима Петровича закололи! Розенкранцу и Гильденстерну отрубили головы — то же самое случилось с Лехой и Славиком. Об Офелии и говорить нечего! Если бы не хрестоматийный пример ее гибели, я бы, возможно, до сих пор не догадалась о том, что, собственно, происходит…

За окном шел снег и тонкими горностаевыми шкурками ложился на ветви деревьев и карнизы окон. А где-то совсем рядом бродил призрак в сером плаще, с забинтованным лицом. За ним тянулся жуткий кровавый след. Кровь на снегу…

Красное на белом…

Но вот что странно: мне почему-то все меньше верилось в хоть сколько-нибудь нечеловеческую сущность призрака-убийцы! Это наверняка человек.

Нормальный, живой, но очень жестокий человек, почему-то решивший разыграть свой кровавый спектакль именно передо мной! И еще одно я знала точно: если мне удастся понять, почему именно я удостоилась чести стать зрителем в этом театре, то наверняка удастся и вычислить убийцу…

Ольга позвонила в тот же день и тихим, бесцветным голосом напросилась в гости. По телефону я не стала задавать лишних вопросов. Просто назвала свой адрес и, обуреваемая гостеприимством, приготовила салат из морковки с майонезом. Ждать пришлось часа полтора или два. За это время мне дважды мерещилось, что в доме напротив кто-то осторожно отдергивает штору на окне и наблюдает за мной, сам стараясь оставаться невидимым, что в зеркале отражается чей-то силуэт, при моем приближении стремительно исчезающий. По первой программе показывали международный турнир по фехтованию, у соседей наверху девочка одним пальцем разучивала на фортепиано тему «Монтекки и Капулетти» из прокофьевского «Ромео и Джульетты». В общем, все складывалось одно к одному.

Даже тень моей жалкой хрущевской пятиэтажки начинала странным образом приобретать черты Эльсинорского замка, и я бы, наверное, почти не удивилась, если бы ближе к вечеру мимо сберкассы и почты промаршировали войска Фортинбрасса…

Однако, как только Ольга возникла на пороге квартиры, мне стало ясно, что моя нервная система — это просто крепыш с обертки «Гематогена» и что морковный салат сегодня едва ли будет пользоваться спросом. Выглядела она значительно хуже, чем вчера. На недавние спокойствие и сдержанность теперь не было и намека. Когда Ольга расстегивала пуговицы своего кожаного плаща, пальцы ее дрожали. Бутылка мартини так и вовсе чуть не вывалилась из рук, а толстый том с переводами Шекспира она швырнула на тахту, как гадкую огромную змею.

Книга тяжело ударилась о подлокотник. Во мне же вдруг всколыхнулись неприятные воспоминания о ее вчерашнем стремительном бегстве, после которого я как идиотка осталась стоять посреди улицы, недоуменно и испуганно раззявив рот. Кстати, было бы весьма желательно уяснить для себя, что Ольга имела в виду вчера, говоря: «Если бы я могла до конца понять, если бы я смогла вовремя понять».