Пьеса для пяти голосов

Во всём этом , конечно, была какая-то сумасшедшая странность: тебе жена изменила, она тебя не любит, ты должен с ней разобраться, а вместо этого ты занимаешься устройством домашнего очага пуще прежнего… Да, ты наказал любовника жены, который виноват всего лишь в том, что не устоял перед её чарами (а кто бы устоял?), – а с истиной виновницей живешь как ни в чём ни бывало?

Наша жизнь, конечно, изменилась. Я, например, не мог себя заставить притронуться к Саше в постели. Я вдруг обнаружил, вспомнил, – собрались в один ком чувства-воспоминания, – что она никогда не начинала наши любовные игры-занятия – первой. Инициатором всегда был я. Она только мне уступала, отдавалась.

И вот я пытался дождаться, когда она приласкается первой, но – не дождался. Я брал её за эти месяцы раз-два и обчёлся, когда уже совсем становилось невмоготу, – брал среди ночи, проснувшись, быстро, без нежностей и лишних слов.

Саша, конечно, чувствовала что-то, но молчала, – только иногда эти новые длинные взгляды, когда я делаю вид, что не слежу за ней.

И надо было решаться – уезжать, и я сказал ей как-то вечером, что всё готово. Я знал, что она не встречалась с телевизионщиком, он уехал после больницы, после лечения – в Москву.

– Ну что ж, – сказала Саша как-то устало, – надо, значит надо.

Я даже растерялся, что так просто всё получается, а она добавила: мол, наверное, так будет лучше.

– Так будет лучше, – сказала она, и вот тут-то я взбеленился.

Что на меня тогда нашло, я не знаю. Потому что повода для того, чтобы расставить все точки, вроде бы, и не было. Ну что она такого сказала? Что так будет лучше? Я ведь тогда не понимал, что она имеет в виду мэра со своей любовью, – тогда я ещё этого не знал.

То есть, я узнал про мэра через несколько минут, но смысл её фразы я понял гораздо позже.

А тут я вдруг психанул. Наверное, всё, что накопилось во мне за эти месяцы, вырвалось из меня наружу.

– Лучше? – закричал я шёпотом, потому что Петька только что заснул. – Тебе будет лучше? Ты, – сказал я, – ты…

Я замолчал, я не мог произнести никаких бранных слов по отношению к ней, всех тех слов, которых она заслуживала.

Я только вынул из портфеля фотографию и бросил на стол.

Саша с удивлением посмотрела на меня, потом – на фотографию. Потом – отвернулась и долго сидела молча. Минут пять, наверное, а может быть, и десять.

– Значит, это был ты, – сказала она тихо. – Значит, Диму… ты.

Она снова посмотрела на меня. Это был тот самый новый длинный взгляд. И – опустила глаза, увела их. С той самой минуты я уже никогда не видел её глаз, её чёрных блестящих глаз.

– Дима был не один, – сказала она. – Был ещё один человек. Не в одно время, но… в разное время.

Я молчал. Во мне всё окаменело. Прошло ещё несколько минут. Не знаю, о чём она думала. Наверное, не о том, что мэра могла постигнуть та же участь, что и телевизионщика.

– Это был мэр, – сказала она. – Завтра я пойду и подам заявление. Я в любом случае уволюсь из мэрии.

Она так сказала «в любом случае», что я хорошо помню, – я вздрогнул.

И потом она опять сидела и молчала. Много минут. И я сидел и молчал.

– Я не знаю, – сказала она, – что мне делать. Мне надо подумать. А ты… ты можешь поступать со мной, как считаешь нужным. Если ты скажешь, я уйду с Петькой. Впрочем…

Тут Саша сказала что-то в том смысле, что таким женщинам, как она, детей, наверное, доверять нельзя. Она именно это имела в виду, но выразилась так, что я не смогу передать. Она всегда была способнее меня в гуманитарной области. Способнее – это слабо сказано. На десять голов.

И добавила, что если я велю ей уйти, она уйдёт, вот прямо сейчас соберётся и уйдёт. Тут мы снова посидели, помолчали.

Я тогда немного пришёл в себя, налил себе стакан коньяку, выпил. Саше не предложил. Она сама могла, но даже не шевельнулась.

Меня отпустило, и я сказал ей, чтобы она увольнялась и готовила вещи к переезду.

Через месяц мы устроились на новом месте.

Сашу взяли в областную газету, она там на хорошем счету, редактор в ней души не чает. Он мне сам это говорил, мы однажды с ним встретились на какой-то деловой тусовке.

Я перенёс свою штаб-квартиру в областной центр, и бизнесу такая смена декораций пошла только на пользу.

А дома – дома у нас установился новый порядок. Мы теперь жили каждый в своём углу, благо, жилплощадь позволяла, при желании можно с человеком почти не пересекаться. Например, муж встаёт, варит себе кофе, режет бутерброд, завтракает. Тем временем сын разбужен, жена его готовит в школу, его кормят, как только муж-отец покидает кухню. Так что Петька кричит ему вслед:

– Пока, пап! – когда тот выходит из квартиры.

Как-то раз я застал Сашу в гостиной, она смотрела какой-то французский фильм и не заметила меня. А я сел на секунду, засмотрелся. И тут фильм кончился, и я вижу, что она чувствует: я здесь. Надо встать из кресла, пройти мимо меня, лицом в лицо. И вот она сидит, не встаёт, сидит – и всё тут! Дождалась, пока я не ушёл, только потом встала и скрылась в своей комнате.

Однажды я пришёл с работы, а они, Саша и Петька – ужинают.

Петька увидел меня и кричит: