Пьеса для пяти голосов

Эти мысли приходят – и уходят. Потому что – отчего же ему не любить меня по-настоящему?.. Я молода, красива, имею успех у мужчин, многие из них готовы бросить жен, лишь бы я согласилась взять их в мужья. Я, красивая и молодая, я люблю его всей душой и всем телом. Каждой частицей тела и души. Я готова родить ему ребенка, если захочет – двух. Я готова сделать для него всё, что он пожелает. Ну, почти всё!

Как же он после этого может не любить меня – старый козел, чуть ли не в отцы мне, свихнувшийся на своей телекамере?..

Нет, этого не может быть. Надо только потерпеть. Он стал эгоистом, боится потерять свободу, комфорт, не может переступить через мужские предрассудки. Это пройдет. Я растоплю его сдержанность и холодок. Я затоплю его всего – собой, и когда-нибудь он скажет мне: «Я люблю тебя, дорогая, любимая моя Мариночка».

Он ведь так и не сказал ни разу, негодяй, что любит меня.

Дверь открывается – настежь. Дима стоит за порогом, чуть улыбается – красивый, черная с проседью шевелюра, рубашка на груди расстегнута.

Я вхожу, сдерживаю себя, чтоб не кинуться ему на шею.

– Всё в порядке? – спрашивает он, дотрагиваясь до моего плеча.

Началось. Я глубоко вздыхаю, закрываю глаза и крепко-накрепко прижимаюсь к нему всем телом.

ГОЛОС ВТОРОЙ. ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ

– Ну, договорились? – мэр смотрит на меня тем испытывающим коровьим взором, какой появляется у него, когда не уверен, удалось ли убедить меня.

Я морщу лоб, словно бы в сомнении, – мучаю его, чтоб не думал, что я всегда согласна, только пальцем помани. Я, конечно, человек мэра, пресс-секретарь, но при этом – профессиональный журналист, семейный человек, – яркая личность, в конце концов.

– Хорошо, договорились, – отвечаю и вижу, как просияло его лицо.

Я покидаю кабинет мэра с чувством если не глубокого, то довольно сильного удовлетворения. Ведь если разобраться – кто я? Молоденькая женщина, а от моего взгляда, решения, поворота брови, излома губ зависит настроение серьезных и чиновных мужчин. Не то чтобы я упивалась этим ощущением женской власти, но каждый раз, когда я чувствую эту свою силу, мне и не верится, и смешно, и хочется сказать кому-то: так-то вот, дружок!..

Я делаю шаг из кабинета, а мэр в вдогонку добавляет что-то несущественное. Это для приемной. Я снова улыбаюсь и отвечаю ему на глазах чиновника мэрии и Маринки-секретарши.

Всё. Дверь прикрыта, остается сказать что-нибудь приятельское Марине, чтоб поддержать наши теплые отношения. Она относится ко мне хорошо – искренне. Марина молода и надеется стать лучше, чем я. Она ещё не понимает, что лучшей женщиной, нежели я, ей не быть никогда. В этом нет ничего плохого или оскорбительного, просто это на роду написано. Наши тетки в мэрии это уже знают, а девчонки-мариночки – нет, им кажется, что у них всё впереди.

Маринка куда-то собралась, нервничает и зло смотрит на несчастного экономиста, который ждет мэра и напуган собственной храбростью.

Я шепчу Маринке, что она хорошо выглядит, про пятничную словоохотливость мэра. И ещё – что не удалось заглянуть в портфель шефа. Это, как говаривают нынешние молодые, наш с Маринкой прикол. Мэр всё время таскает за собой портфель – словно президент ядерный чемоданчик. Дело в том, что ни я, ни Маринка – всё-таки мэрский секретарь-референт – ни разу не видели содержимого портфеля. Не удалось даже застать, чтоб мэр этот портфель открывал. Нас эта проблема очень занимает, но пока мы секрета не раскрыли.

Я покидаю приемную, ещё через пять минут – мэрию.

Я иду по улице, помахиваю сумочкой, гляжу прямо перед собой. На меня оглядываются, пристально смотрят встречные – я же ноль внимания, хотя вижу и замечаю всё.

Недавно я видела по телевизору фильм про женщину-оборотня. Про женщину-волчицу. Я смотрела фильм, не отрываясь, он на меня как-то сильно подействовал. Почему – не знаю. Но когда я вот так, пружинящей походкой, ловя на себе взгляды окружающих, иду по улице, вдыхая аромат лета, аромат жизни, – я почему-то вспоминаю эту девушку-оборотня, как она в лесу сбрасывает одежду, превращается в волчицу и стремглав несется сквозь лес…

Но подобные образы и неясные желания следует благоразумно держать при себе. Я всё же достаточно образованный, культурный человек, читывала Фрейда и Фромма и сознаю, что хаос чувств и потаенных желаний – это признак душевной смуты. А душевная смута иной раз даже добропорядочную женщину, жену, мать, – заведет туда, откуда нет возврата.

Вот, к примеру. Что сейчас делаю я?

А вот что делает добропорядочная мать семейства, госчиновник и журналист.

Она идет на тайную квартиру в тихом доме, где встретится с любовником. В то время как муж забрал сына из садика и они, наверное, сейчас гуляют по городу, счастливые и довольные друг другом.

Если не повезет или, наоборот, повезет, я могу их встретить, потому что они должны гулять где-то здесь.

И вдруг, подчиняясь какому-то порыву, я загадываю: если сейчас встречу мужа и сыночка, никуда не пойду и вообще – завяжу с любовником.