Песчаные короли

— Ты должна понять, — ответила Диана. — Сейчас ты немного взволнована и расстроена, но ведь ты же не собираешься отказываться от долгой жизни, правда? И ты будешь отстаивать свое право на нее, если кто-то захочет отобрать ее у тебя?

— Да, думаю, что так. Но я знаю, что не хватит сырья.

— О, вскоре что-нибудь придумают, ты сама же говорила. Главное, есть попытка. Нужны только деньги, чтобы привлечь к этой работе достаточное количество людей, и больше ничего.

— Но по прогнозу отца настанет хаос.

— Конечно, будет и хаос. Создать хомо супериор невозможно без родовых мук. Но и это не важно. Самое важное — не дать ему задохнуться при рождении. Вот в чем проблема.

— Это мне непонятно. Как только люди узнают, они начнут бороться, чтобы добыть это вещество и продлить свою жизнь.

— Ты говоришь об отдельных людях, моя дорогая, но индивиды подчиняются общественным законам. Трудность состоит в том, что, как мне кажется, как раз законы против этого.

Дело в том, что существование большинства учреждений преследует две основные цели: во-первых, осуществление администрирования в широком масштабе, а во-вторых, сохранение непрерывности своих функций, что позволяет избежать трудностей, которые возникают из-за краткости жизни членов общества. Наши учреждения — это продукт наших условий, они призваны увеличить наши собственные ограниченные возможности с помощью постоянной смены отработавших свое частей. Другими словами, здесь действует система продвижения по службе.

Поняла? Хорошо. Тогда спроси себя, сколько людей поддержит перспективу долгой жизни, скажем, в две — три сотни лет, будучи на положении подчиненных? Понравится ли кому-нибудь идея о бессменном директоре, президенте, судье, руководителе, партийном лидере, папе, шефе полиции на все двести лет? Обдумай это хорошенько, и ты увидишь, что наши учреждения работают так, как они организованы, ибо в основе их деятельности лежит положение, что продолжительность нашей жизни составляет примерно шестьдесят-семьдесят лет. Ликвидируй это условие, и большинство из них перестанет функционировать.

— Ну, это все слишком общо, — проговорила Зефани с сомнением.

— Подумай еще раз хорошенько. Вот пример. Ты мелкий служащий, конечно, ты захочешь жить долго, пока не поймешь, что это означает протирание штанов на том же месте мелкого служащего и в следующие пятьдесят-шестьдесят лет. И тогда ты начнешь сомневаться, что долголетие тебе нужно.

Или, скажем, ты одна из тех девушек, что выскакивают замуж при первой возможности. Тогда тебя вряд ли обрадует перспектива двухсотлетней семейной жизни с партнером, подхваченным еще в юности.

Или возьмем образование. Те поверхностные знания, которые удовлетворяют нас сейчас, когда мы живем шестьдесят лет, абсолютно не пригодны для двухсот и более лет жизни.

Таким образом, нас ждет борьба не на жизнь, а на смерть между человеком как личностью и казенным человеком, в результате которой следует ожидать богатого урожая шизофрении.

И вряд ли здесь возможен личный выбор, хотя бы только потому, что каждый выбравший долгую жизнь закроет тем самым продвижение по службе людям, которые этого не сделали.

И поскольку учреждения есть нечто большее, чем сумма их слагаемых, а каждый индивид является одновременно частью какого-либо общественного или профессионального учреждения, то из этого вытекает, что учреждения, постоянно работающие над тем, чтобы выжить, всячески будут требовать отказа от лейкнина.

Зефани покачала головой:

— Нет, я не могу в это поверить. Это полностью противоречит нашему природному инстинкту самосохранения.

— Это, пожалуй, не следует принимать во внимание. Один бог знает, от скольких инстинктов пришлось уже отказаться цивилизованному обществу. Мне думается, отказ от лейкнина вполне возможен.

— Но даже если бы и существовал официальный запрет, он оказался бы нежизнеспособным, ибо сотни тысяч людей стремились бы обойти закон, — настаивала на своем Зефани.

— Я в этом не совсем уверена. Может возникнуть своеобразный черный рынок, где небольшая группа людей привилегированного класса за большие деньги будет покупать себе долголетие. Но не думаю, что это продолжалось бы долго — власти вмиг ликвидировали бы его.

Зефани повернулась к окну. Несколько минут она наблюдала за тем, как маленькие, освещенные солнцем облачка плыли по голубому небу.

— Я пришла сюда, немного испуганная за себя, — сказала она. — А также и взволнованная, так как считала, будто начинаю понимать, что открытие отца — ваше и отца, конечно, — приведет нас в новую, чудесную эру истории человечества. Однако папа думает, что люди будут драться друг с другом из-за него, а вы думаете, что они будут бороться за его запрещение. Какая же тогда от него польза? Если оно не принесет ничего, кроме борьбы и несчастья, тогда лучше бы его вообще не было.

Диана, задумавшись, глядела на нее.