Любопытно, однако, что еврейские женщины избавились от физического вырождения, поразившего мужчин. Они столь же красивы, насколько те безобразны. Нигде не увидишь черт более совершенных, форм, более идеальных, — и спрашиваешь себя с удивлением, как такие отцы могут иметь таких дочерей и зачем такие очаровательные существа брошены на съедение таким чудовищам…
Красота евреек, как и безобразие мужчин, имеет свой оригинальный отпечаток: это восточный блеск, соединенный с европейской тонкостью, точка, на которой оба типа сходятся и сливаются. Черты их, не будучи ни греческими, ни римскими, походят и на те, и на другие.
У всех евреек прекрасные черные, пламенные глаза и кожа очень белая; они среднего роста, но стройны и хорошо сложены. Не будучи подчинены, как мужчины, однообразному костюму, они могли сохранить древнюю одежду. Эта богатая и блестящая одежда идет им чрезвычайно, она хорошо облегает формы и подчеркивает их красоту. Юбка —
Еврейки выходят мало: они боятся оскорблений со стороны мусульман, которые всегда остаются безнаказанными; накажут не обидчика, а жертву — таково правосудие в этом краю.
Малейший проступок еврейки, двусмысленный шаг, даже одно подозрение, наказываются кнутом, и эти наказания исполняются с возмутительной жестокостью. Мавританок втайне наказывает
Таким образом, четыре расы, совершенно различные с этнографической точки зрения, разделяют между собой Марокканскую территорию, и эти различия в происхождении, порождающие нравы, вкусы, привычки, наклонности, качества и пороки, также различны, — достаточно объясняют все преступления, все измены, все перевороты, которыми наполнена марокканская история.
Все эти различные народы имеют, однако, одну связь: религию. Магометанство религия более чем государственная, более чем национальная, это исключительно религия марокканская, потому что христиан и евреев только терпят, и эта терпимость покупается дорогой ценой, и теперь было бы то же, что и в средние века, если бы марокканские султаны не боялись европейского вмешательства.
Как «потомок пророка», султан марокканский в то же время и духовный властитель, религиозный, неоспоримый начальник; отсюда его громадное влияние на его подданных Можно даже сказать, что одно это более способствовало поддержанию престола султанов, чем сила их оружия.
Надо сознаться, что мусульманская религия, помимо нравов ее адептов, носит печать величия в своей холодной простоте. Она говорит каждому правоверному: «Я не хочу алтарей, не хочу образов. Каждая человеческая совесть может прямо говорить с Богом; сам будь твоим священником, и пусть твое сердце будет алтарем, достойным Всевышнего».
Марокканский мусульманин так же верен своим молитвам и омовениям, как его меккский собрат, и, пожалуй он еще фанатичнее. В детстве он учился только корану, стихи которого читал под руководством талеба. После, смотря по своим способностям, он становится геометром — с Эвклидом, астрономом — с Птоломеем и врачом — с Иппократом, а тайны физики должен ему открыть Аристотель; анатомия, естественная история и другие науки, объявленные излишними волею истолкователей корана, изгнаны из курса учения. Только желающему изучать астрологию позволяется отдаваться исследованиям над влиянием планет. Со временем эта почтенная наука сделает из него одно из самых важных лиц при дворе султана, который осыплет его почестями и богатствами, и даже поручит управление общественными делами.
Религиозных сект в Марокко множество. Во-первых, — сантоны. Так называют довольно многочисленную категорию отшельников, которые живут или в окрестностях пустыни, или в отдаленных закоулках городов; это марокканские святые, и пользуются своей святостью при жизни. Особенно почитают их мавры; хотя между сантонами убежденных мало, а большинство актеров, но какова бы ни была категория, к какой следует их причислить, толпа выказывает им одинаковое уважение; им все позволяется, даже самые варварские поступки.