Песчинка на ветру

Валерия достала ключи из сумочки, сняла объект с охраны, открыла дверь. В этот пасмурный дождливый день в помещении было темновато. Вдоль стены, слева от двери, почти на уровне глаз, расположились небольшие оконца. Слабый свет, проникая сквозь них, рассеивался бледным туманом по всему периметру. Понять, что находится в комнате, было невозможно.

Лера щёлкнула выключателем. Люминесцентные лампы и лампы накаливания зажглись. Тусклая комната преобразилась. Холсты, этюдники, мольберты, с десяток палитр, пара десятков флаконов с фиксативами и сиккативами, лаками и разбавителями, маслами; краски и пигменты, белила, карандаши, мелки, кисти, апельсиновые шкурки – всё это было, на первый взгляд, в беспорядке разбросано по комнате. По всей мастерской – на стеллажах, на полках, стульях, столах и даже на полу лежали стопки картин и набросков, ожидающих, когда их дорисуют, исправят, оденут в рамы и они наконец смогут явить себя миру. Несколько огромных передвижных зеркал стояли, казалось, хаотично, отражая фрагменты этой странной комнаты. На противоположной от окон стене близко друг к другу висели готовые картины в рамах, больших и маленьких, дорогих и не очень. Они раздвигали пространство, словно открывая порталы на морское побережье, маковое поле, в комнату средневековья. Картин было много. Они снимались со стен, путешествовали по выставкам, вешались снова в другом порядке, дарились и продавались, оседали в частных коллекциях и в госучреждениях.

Валерия открыла окна. Свежесть дождливого дня наполнила помещение. Сильнее запахло красками. Лера втянула в себя такие знакомые и приятные для неё ароматы, закрыла на миг глаза. Подошла к картинам, висевшим на стене. Почти у самого потолка вдоль всей стены тянулась балка. В углу на балке, собранная в жгут, висела плотная белая ткань. Валерия убрала зажим и задёрнула занавесь. Все картины исчезли под плотной тканью. Стена стала просто белой. То же самое она проделала и со второй стеной. Затем стала ходить по комнате, собирая нужные кисти, краски, палитры. Движения становились всё энергичнее, плечи распрямились. Она отнесла всё собранное к столику у окна, рядом с мольбертом. Натянула уже подготовленный холст. Поправила мольберт так, чтобы дневной свет из оконца падал на холст слева. Затем подкатила зеркало, встала между ним и мольбертом. Сделала пару шагов назад. Оглянулась и посмотрела в зеркало. Холст полностью отразился в нём. Затем она взяла карандаш со столика и стала наносить штрих за штрихом.

Её рот приоткрылся, она провела языком по верхней губе. В зелёных глазах появились искорки. Лера то подходила ближе, нанося штрихи быстро-быстро, то удалялась на расстояние, задумчиво улыбаясь и смотря на холст. Её руки, тело, всё её существо, казалось, исполняют какой-то мистический плавный танец вокруг мольберта.

Дверь приоткрылась, и в комнату вошла высокая худая блондинка.

– Доброе утро, ранняя пташка!– проговорила молодая женщина в короткой джинсовой юбке и белой майке, подошла к Лере и поцеловала её в щёку.

– Здравствуй, Кира! Уже давно день на дворе, – Валерия прищурилась и подмигнула блондинке, – совушка ты моя!

– Вижу, у тебя есть идея? – глаза орехового цвета любопытно осматривали холст.

– Да, есть одна, – загадочно улыбнувшись, Валерия продолжала рисовать.

– Эх, мне бы твою жизнерадостность и фантазии! Ничего в голову не идёт! Руки чешутся, хочу рисовать, но нет образов, – блондинка хлопнула пару раз длинными накрашенными ресницами. – Может, подскажешь чего-нибудь, а, подруга?

– Бери кисти, бери краски! Помнишь, как нас учили – не думай ни о чём, просто наноси мазки любого цвета, любого размера. Выплесни своё душевное состояние! Вот выплеснешь всё, тогда внутри будет место для идей! – Лера не смотрела на Киру, она смешивала краски, и нежно-розовый мазок лёг в верхний угол картины. – Посмотри, какой тон получился! Прозрачно-волшебный! – она отошла на пару шагов, глаза светились.

Кира одобрительно кивнула головой, в руках у неё уже была палитра. Подойдя к мольберту, приколола чистый лист. И две молодые женщины, взмахнув кисточками, как волшебными палочками, погрузились в творчество.

Минут через двадцать голос Киры въедливо и тихо произнёс:

– Всё-таки, Лерка, я так и не могу понять, как тебе досталась эта мастерская?