Песенка для Нерона

— Главным образом, работорговлей, — сказал Александр. — Все законно и по-честному. В основном он поставляет строительных рабочих правительственным предприятиям. Еще у него есть с полдюжины борделей, а кроме того, он ведет эксклюзивные поставки — слуги, писцы, пажи, в таком духе. Богатый человек, как ни посмотри.

Почему-то это не улучшило моего мнения о Лицинии Поллионе. Но Луций Домиций сказал:

— Знаете, после того, как вы это сказали, я подумал, что мне смутно знакомо его имя.

Не он ли начинал с маленького предприятия лет двадцать тому назад, покупая и продавая гладиаторов?

— Он самый, — сказал Хвост. — Так мы с ним и познакомились вообще-то. Это он продал нас трибуну на наши первые игры.

— Практически семья, — пробормотал я, но никто не обратил на меня внимания.

— Кстати, о Лицинии Поллионе, — зевнул Александр. — Куда он запропастился? Не в его стиле так опаздывать, обычно он очень пунктуален.

Хвост пожал плечами.

— Где-то задержался, — сказал он. — Занятой человек. А может, Сцифакс или Стримон его перехватили, но я в этом сомневаюсь, слишком уж он для этого хитер.

Он, кажется, и вправду не сильно беспокоился на этот счет, так что и я решил последовать его примеру. В конце концов, если бы мне хотелось поволноваться (а мне не хотелось), у меня был очень широкий выбор тем. Я мог переживать, например, почему не одна, а целых две римских уличных банды схватились из-за наших бесполезных тушек, или за каким хреном Лициний Поллион назначил себя нашим личным защитником и подателем благ, или насколько безнадежно Луций Домиций поражен комплексом героепочитания, чтобы воспользоваться шансом бежать, буде такой представится, или когда уже нас наконец будут кормить. Все в таком духе, заурядные рутинные сомнения. Полагаю, вы и сами иной раз не можете заснуть, размышляя о схожих проблемах. Но будь я проклят, если собирался волноваться о благополучии какого-то богатого римского психа, которого я видел-то всего два раза, даже если он и обеспечил меня бурдюком исключительно гнусного вина той ночью в Остии. Жизнь и так слишком коротка.

— В общем, — зевнул Хвост, — непохоже, чтобы он собирался навестить нас сегодня ночью, так что мы вполне можем отправиться на боковую. Боюсь, мы не подумали прихватить одеял, не собирались тут ночевать, — он взглянул на Луция Домиция. — Можешь взять мой плащ, если хочешь, — сказал он. — Я не особенно мерзну.

Луций Домиций сказал, что он и помыслить о таком не может, ему и так вполне удобно; поскольку мне никто ничего не предложил, на этом тему закрыли.

Два монстра вроде как прислонились к стене, как скамьи после ужина, и наперебой захрапели. Дверь, насколько я заметил, осталась незаперта.

Ну что ж, подумал я. Меркурий помогает тем, кто сам себе помогает, как говорят в гильдии воров. Наши приятели храпели от души, и казалось вполне вероятным, что к тому времени, как они проснуться, мы будем уже далеко. Ну так вперед, подумал я. И как дурак, пополз в угол, где Луций Домиций пытался соорудить подушку из башмаков, и ткнул его под ребра.

— Время уходить, — прошептал я.

Он поднял голову, и посмотрел на меня, будто я комар у него на носу.

— Что?

— Дверь открыта. Твои дружки дрыхнут. Давай убираться отсюда нахрен, пока можем.

Он зевнул.

— А зачем? — спросил он.

Временами я был готов задушить его, да только у него шея такая, что с моими руками ее не обхватить.

— Не будь дураком, — сказал я. — Мы в плену. Из плена положено убегать.

— Не, не в плену, — ответил он слишком громко, на мой вкус. — Мы в гостях. В общем, скорее так, чем эдак. Кроме того, уже поздно, а я устал.

— Ты, осел, — прошипел я. — Что случилось с твоими мозгами? Или твои приятели-гладиаторы вышибли их через ухо, когда воровали нас?

Он щелкнул языком. Он умел щелкать языком самым раздражающим образом.

— Ты все еще обижаешься на это, да? Ты что, не слышал, что говорил Юлиан Болион? Это был единственный способ вытащить нас оттуда, не привлекая внимания.

Я чуть не завизжал, но сдержался.

— Это безумие, — сказал я. — Только потому, что эти громилы были кумирами твоей юности...

— Ерунда. — Он скорчил рожу, и хотя света от ламп едва хватало, я смог разглядеть, что она приобрела густой пурпурный оттенок. — Совершенно нормальное уважение к двумя великими спортсменами. Это довольно утонченное чувство, поэтому, естественно, тебе оно недоступно.

Говорят, хозяева становятся похожи на своих питомцев, но я не припоминаю, чтобы Луций Домиций держал ручного идиота.

— Давай не будем сейчас об этом спорить, — сказал я. — Штука в том, что мы свободны уйти. Так давай уйдем.

— Нет.