Песенка про любовь (СИ)

Раньше мне и в голову не приходило расспросить Юрку о сестре, а потому первый чисто зрительный контакт оказался для меня шоком. Впрочем, и для неё видимо тоже, потому что выглядела она крайне растерянной. Люба была старше моих родителей, приземистая, искусственно и густо черноволосая, модно и, на мой взгляд, неудачно одетая. Она приподнялась мне навстречу и окликнула официантку. Но ко мне уже спешила хозяйка кафе, с которой мы успешно познакомились и уже почти дружили. Из-за встречи я пожертвовала временем на завтрак, а потому попросила теперь чего-нибудь основательного. Перед Любой, ну или Любовью Георгиевной, если уж на то пошло, стояла только чашка кофе со сливками. Мне же притащили фирменный омлет с грибами и резаные фрукты. Кроме того, видимо в качестве уважения к моей гостье на столик выставили корзинку с пирожными, огромный кувшин сливок и испускающий волны тепла и аромата кофейник.

— Угощайтесь, пожалуйста, — попросила я, указав на сладости.

Люба кивнула и приняла моё предложение, потому что я не пожелала отвлекаться от еды. На этот счёт родители меня буквально выдрессировали. Кроме того, мне ещё предстояла битва с Чингачгуком, и нужны были силы. К нам за столик присела хозяйка и принялась выдуривать у меня обещание привести в заведение Артёма. По правде говоря, этот деятель меня основательно достал, но приходилось платить за любовь и ласку. Я пообещала, что как-нибудь его уговорю.

— Суворин? — переспросила Люба, когда хозяйка уплыла от нас. — Этот хорошенький мальчик из «Дипломата»? Вы знакомы?

Я кивнула. Люба едва уловимо приободрилась и расслабилась.

— Полина, — спросила она, заметив, что я взялась за кофейник. — Мне сказали, что Юрочка живёт у вас?

Сказали — это конечно же Лариска. Она как-то обмолвилась мне, что Люба ей звонила. Я беспечно кивнула и сообщила, что мне конечно жаль, что Юрка ушёл из дома, но лично для меня это очень удачно получилось, потому что, как она знает, мы работаем в одном проекте, а ещё готовиться к экзаменам с Юркой — это почти что как под руководством преподавателя. Люба сделалась досадливо польщённой. Я не стала уточнять, чем обычно заканчиваются наши занятия, но не о том она и спрашивала. Она внезапно прониклась ко мне доверием и принялась рассказывать, какой Юра сложный мальчик, какой он просто-таки гений и какое слабое у него здоровье.

— Видите ли, Полиночка, — сказала Люба. — Он в очень раннем возрасте остался без матери, и заниматься его воспитанием пришлось мне. Именно поэтому он для меня почти как мой собственный ребёнок…

Я обалдела, сообразив. А ведь правда! Между ними временная разница почти как между мной и Егором. Я немедленно представила себя в аналогичной ситуации, и мне моментально стало нехорошо. Короче говоря, ради Юрки она пожертвовала своей личной жизнью, и теперь считала себя в полном праве распоряжаться его. Ну, вот, мама была права. Я осторожно поинтересовалась, что требуется от меня.

— Уговорите его вернуться домой, — попросила Люба.

— Ой, пожалуйста, не надо, — взмолилась я. — Ну, хотя бы до конца сессии…

— Но ведь он вас наверное стесняет, — сказала Люба. — У вас ведь большая семья и ещё маленький ребёнок…

Я моментально сообразила, что в этом вопросе Лариска нас не сдала, и заверила Юркину сестру, что всё нормально, что пусть она не беспокоится и всё такое. Она покачала головой и попыталась всучить мне деньги. У меня в момент загорелось лицо.

— Что вы, — забормотала я. — Не надо. У нас всё есть, ей богу!

— Полиночка, — взмолилась она. — Он такой гордый!

— Да? — против воли вырвалось у меня.

Между прочим, поселившись у меня, Юрка пил, ел, лечился и принимал это всё как должное. Люба почувствовала моё смущение.

— Возьмите деньги! — решительно сказала она. — И уговорите его вернуться домой, прошу вас…

— Пожалуйста, не заставляйте меня, — попросила я. — Ваш брат не бедствует, честное слово! И он вернётся, сам вернётся, поверьте…

Она сменила тему.

— А что, этот мальчик, Артём Суворин, часто у вас бывает?

— Каждый день, — вздохнула я.

Это была правда. С Лариской или без Артём являлся ежевечерне. Он ещё и ревновал, откровенно и навязчиво, причём сильнее всего, когда мы сидели над прогнозами экспериментов. Юрка над ним потешался. Ад это временами был просто кромешный. Потому что Артём принимался язвить и хамить, а хуже всего было то, что он начинал вворачивать в свою речь испанские словечки и регулярно вгонял меня этим в депрессию, выйти из которой стоило труда.

— Что-то я не вижу тут салфеток, — сказала вдруг Люба. — Полиночка, вы не могли бы сходить?

Я пожала плечами и отправилась к соседнему столику за салфетками. Когда вернулась, увидела на нашем столике салфетницу за кувшином со сливками.

— Ах! — сказала Люба, заметив мой взгляд. — Я такая рассеянная. Простите, Полиночка. Я очень переживаю за Юру…

Ну, что на это можно было ответить? Я сгребла свои вещи и взмолилась:

— Любовь Георгиевна! У меня экзамен!

— Да конечно-конечно, — пробормотала она. — Простите меня, пожалуйста, — и повторила. — Я очень волнуюсь за Юру… Скажите ему об этом!