Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

Тем не менее он, казалось, подтвердил некоторые мои опасения, когда ему был представлен выбранный материал. Он посмотрел на него, пощупал, посмотрел на меня, потом на Лео:

– Это нравится юному джентльмену?

Я так и не решился ответить, предоставив Лео возможность утвердительно кивнуть с непреклонным видом.

– Не ярковата?

– Нет.

Мистер Шапиро заколебался, затем, вытащив нить из полотна, достал коробок, чиркнул спичкой, поджег нить и поднес обугленный кончик к носу. Затем он снова посмотрел на Лео.

– Не шерсть, – сказал он.

– Возможно, – крайне холодно сказал Лео, отворачиваясь. – Но будет носиться.

– И прекрасно сошьется, – поспешно согласился мистер Шапиро. – Носи себе на здоровье.

Сняв с меня мерки, он свернул ткань и сунул под мышку. Затем, перед тем как убежать, пугливо покосился в сторону Лео и, прикрыв рот ладонью, буквально прошипел мне в ухо:

– Он много лет пытался избавиться от этого куска.

Хотя Лео, возможно, ничего не слышал, я почувствовал, что по какой-то неизвестной мне причине произошедшее расстроило его. Он зашагал туда-сюда, время от времени поглядывая на меня, как будто собирался вернуться к данной теме. Но в конце концов он этого не сделал. Когда стемнело и я спросил, не зажечь ли газовую лампу, он покачал головой. Посмотрев на свои часы, что опять означало его немедленное отбытие, он шагнул ко мне и положил руку на мое плечо:

– Ты мой племянник, мальчик, ты же знаешь, что я хочу наставить тебя на правильный путь. Для первого дня ты хорошо поработал, и мы посмотрим, как ты дальше будешь справляться. Но всегда помни, что деньги здесь трудно достаются. – Он одобрительно похлопал меня по плечу. – А сейчас мне надо встретиться с одним человеком. Пора закрываться.

Он запер дверь ключом из своей связки и быстро спустился по лестнице, я же медленно направился к миссис Тобин. Это был странный, ни на что не похожий день, и голова моя шла кругом.

Глава двадцать третья

В последующие недели стало очевидным, что мой дядя рассчитывал полностью занять меня работой, и, поскольку нам приходилось часто заниматься одним и тем же, у меня было достаточно возможностей наблюдать за этим действительно необычным человеком.

Утром, по его поручению, я писал бо́льшую часть его писем. В офисе, конечно, не было пишущей машинки: машинопись не отвечала вкусам Лео. Более того, несмотря на разнообразие деловых интересов дяди, его переписка была относительно скромной, поскольку основная часть его дел велась благодаря устным договоренностям. Даже когда дядя писал письма, он избегал почтовых отправлений. Его послания доставлял я. Когда у меня не было такого рода утренних поручений, я дежурил в демонстрационном зале, с мерной дюймовой лентой через плечо и карандашом за ухом. Теперь мне позволялось продавать товар случайным клиентам, которые приходили в неурочное время, при условии, что они тут же расплачиваются наличными. Но самым интересным были мои, в компании с Лео, походы.

Почему он брал меня с собой? Хотя он и использовал меня в своих собственных интересах, я полагаю, что остаточные искорки совести, память о ранних годах собственного выживания или, возможно, невольное чувство долга перед моей матерью побуждали его преподать мне какие-то основы коммерческой деятельности или «искусства» бизнеса, как он это понимал. Таким образом, освободив меня от сбора арендной платы, которой занимались Энни и он сам, он дал мне возможность посещать вместе с ним все интересующие его аукционы и таможенные склады в доках.

По разумной цене Лео был готов покупать все, что угодно, – не только подешевевшие в результате реквизиции или банкротства ткани, – то есть любой товар, который немедленно или со временем, как говорило ему чутье, сулит прибыль. Стоя рядом с ним в набитых орущей публикой аукционных залах, открытых на Аргайл-стрит, я с удивлением смотрел на его бледное бесстрастное лицо, когда, почти незаметно помаргивая, он увеличивал на шесть пенсов свою ставку за неведомый товар, который, если его размеры и вес позволяли, я затем относил к нам, чтобы пополнить им свалку в складских помещениях наверху. Эти комнаты на верхнем этаже по обеим сторонам коридора были настолько – чуть ли не до потолка – забиты всяким хламом, что, открывая дверь, я рисковал быть коронованным какой-нибудь свалившейся на голову штуковиной.

От аукционов я со временем стал уставать, но мне никогда не было скучно от наших визитов по одному адресу, который Лео называл просто «акцизом». Чтобы открыть нашу дверь в этом здании, официально опечатанную, требовалось два ключа, один был в дядиной связке, а другой – у сотрудника таможни. Увидев множество бочек в тусклом свете, проникающем через матовые окна, я поначалу был сбит с толку не столько количеством и размером этих пузатых емкостей, сколько тем, что я, естественно, ожидал увидеть дядин виски не иначе как в бутылках, – вскоре дядя рассеял это мое представление, объяснив, что спиртной напиток никогда не созреет, если он не хранится в выдержанных бочках или в бочках из-под хереса.