Пещера

Вы, конечно, помните жутких химер Нотр-Дама, которые придают собору довольно мрачный вид. Так вот, химеры — просто детские игрушки по сравнению с изображением на панели. Возможно на меня подействовали полумрак и тишина старой церкви, но руки задрожали, когда я выставлял экспозицию. С картины на меня взирало отвратительное существо с уродливой мордой. Страшно худое, настолько, что видны были ребра, оно стояло на задних лапах. Нижнюю часть скрывали папоротники и трава. Длинная шея покрыта какими-то наростами, громадный кадык выдается вперед. Загнутые, как у кабана, клыки высовывались из пасти, узкие змеиные глаза зловеще прищурились. В передних лапах, нет, скорее каких-то клешнях, чудовище держало человека. Голова была оторвана, как хвост у сельдерея. Мастер изобразил зверя в момент, когда тот, выплюнув голову, готовился приступить к кровавой трапезе.

Не в силах передать чувство отвращения, которое охватило меня от одного взгляда на барельеф. Работа была настолько реалистичной, что, казалось, чудище вот-вот выпрыгнет из рамы. Трудно передать словами, что я чувствовал в тот момент. Но какие бы отрицательные эмоции не вызывало у меня это произведение искусства, я обязан был его сфотографировать, чтобы, по возвращении в Англию, рассмотреть получше.

Я поспешил установить экспозицию, навел резкость и нажал на спуск. Я успел сделать еще пару снимков, прежде чем пленка закончилась. Внезапно за спиной раздался жуткий грохот, будто обрушилась стена. Я вздрогнул и принялся лихорадочно укладывать фотоаппарат и треногу, подумав, что пришел служитель. Но я ошибся. Беглый осмотр показал, что в церкви ничего не изменилось. На более тщательное расследование времени не оставалось. Я и так задержался в Графштайне дольше, чем намеревался.

После обеда я написал несколько писем и отнес их на почту в деревню. Больше в тот день из дома не выходил. Перед ужином, переполненный впечатлениями, я прилег отдохнуть. Проснулся, когда стемнело. Фосфоресцирующий циферблат часов показывал половину девятого. Обычно ужин подавали не раньше девяти, так что у меня оставалось еще немного времени.

Не зажигая света, я подошел к окну. Полная луна призрачным светом освещала долину, ели серебристым ковром покрывали склоны гор; шпиль церкви тянулся вверх. Пейзаж напоминал гравюры Дюрера,

Я готов был спуститься вниз, как вдруг овчарка Штайнеров забеспокоилась и залилась лаем. Я выглянул в окно. Ни души. Собака лаяла как сумасшедшая и рвалась с цепи. Когда она на секунду замолчала, я отчетливо услыхал шаги — кто-то поднимался по склону. Лай перешел в жалобный вой. Хлопнула входная дверь — Штайнер вышел успокоить собаку.

Трава зашелестела, но уже дальше. Шаги постепенно удалялись в направлении скал. Все стихло. Озадаченный, я спустился к ужину.

Еда, как всегда, была превосходной. В тепле, у очага, глядя на пляшущие на меди блики, я вновь ощутил покой и безмятежность. Поужинав, я разложил на большом обеденном столе карты, достал блокнот и занялся прокладыванием маршрута.

Часы пробили половину одиннадцатого. Я начал собираться. Фрау Штайнер давно отправилась спать, хозяин читал газету, посасывая потухшую трубку.

— Работайте, работайте, — замахал он руками, заметив, что я собираюсь уходить. Я ответил, что дневник и разметка маршрута возможно задержат меня далеко за полночь. Хозяин пожал плечами и сказал, что все равно идет спать и, если меня не затруднит потушить свет перед сном, то я могу оставаться здесь сколько угодно.

Меня это устраивало. Стояла осень, и по ночам уже подмораживало. Уютная кухня куда лучше подходила для работы, чем неотапливаемая спальня. Герр Штайнер пододвинул тарелку с печеньем и полбутылки пива и заговорщически подмигнул на прощание.

Я остался один. Хозяин запер собаку в одном из сарайчиков, поэтому я вполне мог считать себя единственным человеком во вселенной.

Дверь в кухню не запиралась ни зимой, ни летом, по крайней мере, если Штайнеры, не уезжали куда-нибудь. Главный вход и дверь с задней стороны дома каждый вечер тщательно запиралась, дверь в кухню — никогда. Она выходила на дорогу, и поэтому была более удобной, чем центральный вход. Что это — традиция или обыкновенная лень — я не понял. По обе стороны двери в стены были вбиты две скобы, в которые вставлялся массивный деревянный брус. Возможно из-за того, что брус был довольно увесистым, дверь и не запиралась. Непонятно, правда, что мешало поставить обычный замок.

Как бы там ни было, я остался на кухне один. Попивая пиво, я заполнил дневник, потом занялся разработкой деталей маршрута предстоящего дня.