Пещера

Спускаться пришлось глубоко. Снова что-то вроде лестничной площадки. И еще одна дверь. А за ней. За ней Рита увидела длинный узкий коридор, по обеим сторонам которого были установлены решетки. А за ними находились камеры. И в камерах были люди. Это напоминало – может быть – тюрьму, в которой Рита никогда не была, и ей не с чем было сравнивать, разве что с виденным в фильмах.

Можно было ожидать, что эти обитатели камер-могил, увидев чужого человека – а посторонние люди тут, наверное, и не появлялись никогда – поднимут шум. Но они находились точно в заторможенном состоянии. В одинаковых балахонах серого цвета, с бритыми головами они пребывали в своем собственном мире. Кто-то лежал – в камерах были топчаны, кто-то сидел на корточках, кто-то произносил заунывно и неразборчиво какие-то слова. Появление Риты не вызвало никакой реакции.

Она пошла по этому коридору, вглядываясь в лица, и думая, что вот сейчас-то, наконец, начался сон, потому что в реальности этого быть не может. Да, эти люди различались телосложением, чертами лица и, судя по всему, возрастом.

А вот выражение лица у них было общим – отсутствующим. Они напомнили Рите тех самых кукол-реборнов, которых так легко принять за живых, но на самом деле жизни в них нет. И есть те люди, кто никогда не сможет взять реборна в руки – мертвый ребенок, да и только.

Сколько их тут? Рита не считала, но чаще всего в каждой камере находился один человек. Реже – двое. Не меньше пятидесяти пациентов… или подопытных.

А потом из какой-то боковой двери в конце коридора вышла бабушка. Нет, она не слышала, что кто-то вошел, она сама спешила по делам. В руках у нее были бумаги.

Бабушка мало изменилась на эти годы. Да, немного похудела, резче проявились морщины, но и только. Она была в белом халате, в каком Рита видела ее чаще всего. И эти очки, которые Рита помнила с детства. И, конечно, бабушка ее тут же увидела.

Казалось, она не удивилась. Она смотрела поверх очков на Риту с тем вопросительно-недовольным выражением, с каким встречала ее после долгих отлучек – если внучка задерживалась на школьном вечера или возвращалась со свидания позже, чем обещала.

– Ну? – спросила бабушка.

И Рита приняла эту игру, ответив столь же спокойным тоном:

– Может быть, наконец, поговорим.

**

Они сидели в кабинете бабушки, и всё, кроме стен, было тем же самым, что помнила Рита. Тот же письменный стол, тот же кожаный диван в углу – бабушка иногда засиживалась до поздней ночи – подремлет пару часов, и снова садится работать. И те же книги стояли на этажерке.

Вот только с Ритой ей теперь придется говорить как со взрослым человеком.

– Мой ребенок… Ты его взяла? – Рита задала тот самый вопрос, ради которого сюда пришла.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила бабушка.

Вот в чем она изменилась. Теперь голос ее звучал без всякой нежности. Наоборот – в нем появились новые ноты. Так можно говорить с человеком, которого ненавидишь.

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне о матери. Я кое-что начинаю вспоминать, но обрывками. Я хочу, чтобы ты объяснила мне, что ты делаешь с этими людьми, которых держишь в клетках. И, наконец, я хочу, чтобы ты ответила – где мой ребенок. Только не говори, что не знаешь – это ложь.

Теперь во взгляде бабушки было еще одно чувство – интерес. Искорка вспыхнула, когда Рита произнесла «вспоминаю». Аглая достала сигарету, вставила ее в деревянный мундштук и закурила. Насколько Рита помнила – курила бабушка исключительно редко. Всего несколько раз на глазах внучки.

Аглая выиграла еще несколько секунд времени, отгоняя дым.

– Ну-с, подоплеку всего этого я тебе объяснять не буду. Если бы ты стала биологом или врачом, как мы с тобой думали, – она выделила голосом это «мы», – Тогда может быть… А так, без толку. Да, те кого ты видела – это материал. Материал для исследований. Те самые подопытные мыши, или кролики, или что тебе больше нравится.

В какой-то мере мы были как волки. Те – санитары леса, а мы – санитары городских трущоб. Это отбросы, Рита. Видела бы ты их раньше.

– И сколько людей прошло таким вот образом через твои руки?

Бабушка сморщилась:

– Перестань. Ты же не журналист, чтобы устроить из этого сенсацию: «Старая ведьма погубила тысячу человек ради своих опытов».

– Хорошо. Какая цель? Кто-то торгует чужими ор-ганами. А ты, значит…., – Рита почувствовала себя смертельно уставшей.

Бабушка пожала плечами:

– Эксперименты. Опыты. Чаще всего – препараты. Реже – какие -то хирургические манипуляции. Мне многое удалось. И продолжением удачных опытов стало лечение людей, тех самых, что мучаются от психических заболеваний. Конечно, тут уже все добровольно… Сами шли, и деньги мне приносили.

– Но я тебя знаю, – сказала Рита, – Тебе это все нужно было не ради денег. Ради науки. Ты – ее рыцарь, без всякого страха, но что касается упреков.

– Ты правильно думаешь, – бабушка усмехнулась, – И когда меня не станет, все это будет обнародовано. И послужит медицине, и еще как! А сейчас я всё это вытаскивать на свет божий не хочу. Мне не нужны ни сенсации, ни – извини. – суд. Я хочу спокойно доработать, сколько мне еще осталось.