Пещера Черного Льда

Но ребенка там не было. Дурнота и страх подступили к горлу Касси. Нет! Крошка My стояла на карачках у двери, уже просунув в нее пухлый кулачок, и звала:

— Мама! Мама!

Еще никогда в жизни Касси не двигалась так быстро. Она уже почти схватила Крошку My за ножки в вязаных голубых башмачках, но другие руки из-за двери схватили ребенка первыми. Крошка My исчезла в щели. Пальцы Касси, коснувшись мягкого башмачка, сжали пустой воздух.

Касси смотрела на место, где только что была ее сестра, с замершим в груди сердцем.

«Мама оставила ребенка мне».

Она впустила эту мысль в себя, глубоко, где только что билось ее сердце, а потом встала и отошла от двери. Кто-то по ту сторону желал ей смерти. Кто-то поджег дом спереди, а после подпер камнем или бревном заднюю дверь, чтобы они могли выходить только поодиночке.

Касси двигалась в дыму, как призрак. Серебристая цепочка обжигала шею. Лампа на ощупь была как горящий уголь. Медная крышечка резервуара отскочила с легким щелчком. Когда Касси подтащила к окну стул и стала на него, капли соснового масла окропили пол. Касси влезла на подоконник, не стараясь спрятаться. Пусть руки, вытащившие из дома Крошку My, попробуют схватить ее. Пусть они сгорят в аду.

Спрыгнув, Касси увидела устремившуюся к ней тень. Тень струилась через ночь, как пролитые чернила, и ее рука, затянутая в блестящую кожу, держала нож. Лезвие было безупречно чистым, но Касси, не раз обдиравшая кроликов и барашков, знала, как легко вытереть кровь. В растянувшееся до бесконечности мгновение нож разрезал воздух одновременно с лампой Касси. Нож коснулся тела, и Касси порадовалась этому, потому что лампа с льющимся из нее маслом обрушилась прямо на руку в перчатках.

Огонь вспыхнул, ударив светом в глаза, и дышать стало нечем. Касси слышала, как трещат ее волосы, но ей было все равно. Руки в перчатках пылали кроваво-красным пламенем.

* * *

Они пришли к месту, где стены были совершенно гладкими. Скальный коридор стал шире и выше, и они наконец-то разогнулись, встав во весь рост. Райф помог Аш подняться. Ее рысий плащ порядком повытерся, вывалялся в грязи и оброс ледышками. Одна варежка порвалась, и из дыры сочилась кровь. Кровь виднелась и на щеке — где-то по дороге Аш оцарапалась о выступ камня.

Райф потерял всякое чувство времени и не знал, день теперь или ночь. Он так никогда и не узнал, сколько часов они добирались сюда от русла Полой реки. Если бы кто-нибудь сказал ему, что они ползли на четвереньках больше суток, протискиваясь через лаз не шире собачьей конуры, Райф не стал бы спорить. Руки у него горели. По дороге он имел глупость снять перчатки и потрогать забинтованные пальцы. Они были точно налиты водой, и желтая жижа сочилась из них, как из разбитого яйца. Он натянул перчатки снова и больше не снимал их. Когда глаза не видят, тоже болит, но не так сильно.

Разминая затекшие ноги, он смотрел на гладкий тоннель впереди. Потолок его представлял картину ночного неба. Сияли созвездия, и ночные птицы, цапли и рогатые совы, парили под льдистой луной. Из трещины в камне вылетел рой нарисованных теневых фигур с обугленными руками, верхом на прозрачных конях. В другой части картины из такой же трещины выползали, словно могильные черви, невиданные в этом мире чудовища.

«Убей для меня целое войско, Райф Севранс».

— Приверни свет, — тихо сказал Райф. Аш повиновалась, и Райф взял ее за руку, теплую от лампы. Он знал, что она видит то же, что и он, и у него щемило сердце. Ни разу за весь их путь Аш не остановилась для отдыха, ни разу не пожаловалась на то, как ей страшно. Райф любил ее всей душой и не мог больше представить мира, где ее не будет рядом. Он всегда будет защищать ее. Она — его клан. В этой части коридора они свободно могли идти рука об руку. Райф представил себе, как они в будущем поселятся в каком-нибудь дальнем уголке клановых земель. Они возьмут к себе Эффи, и Аш будет любить ее, как сестру, а он научит их обеих сражаться и охотиться, и они засеют одно поле овсом, а другое луком и заведут шестерых овец, чтобы стричь их и доить. А Дрей... Дрей будет наезжать к ним дважды в неделю, самый родной и близкий для них человек.

Райф представил себе все это, а потом расправился со своей мечтой, не оставив от нее камня на камне. Он глуп, позволяя этим детским сказкам забивать себе голову. Он должен думать только об одном: о Пещере Черного Льда.

— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!..

Аш вздрогнула, услышав этот вопль. Голоса на время умолкли, и Райф уже надеялся, что они пропали совсем. Но за первым воплем последовал другой, а потом третий, а после началось:

— Не делай этого, госпожа... Здесь так холодно, поделись с нами светом... Мы хотим, мы страждем, протяни руки...

Кожа Райфа покрылась мурашками. Он слышал, как скребут ногти по камню, и чувствовал запах гари. Всем своим существом он сознавал, что кланнику здесь не место. Здесь, под луной и ночным небом, могли находиться только суллы.

Однако здесь был и ворон, указывающий путь, — это тоже должно было что-то значить.