Пещера Лейхтвейса. Том первый

Произошло нечто ужасное и неожиданное. Внезапно голова ведьмы отделилась от туловища, широкой дугой слетела с плеч и упала в колодец, обагряя воду потоками крови. Туловище зашаталось и свалилось на ограду колодца. Из перерубленных шейных артерий брызнула кровь во все стороны, и толпа в ужасе отхлынула назад. На каменных ступенях, ведущих к колодцу, стоял, выпрямившись во весь рост, какой-то мужчина. В руке его сверкал окровавленный охотничий нож. Лицо его было перекошено злобой и негодованием, озарено багровым отблеском пламени.

— Знаете ли вы, кто я такой, жители Доцгейма?! — громовым голосом воскликнул он, глядя на окаменевших от ужаса поселян. — Я Генрих Антон Лейхтвейс, разбойник Лейхтвейс, защитник невинных. Я обагрил руки свои кровью. Я виновен в тяжких преступлениях. Я опальный изгнанник, я преступник. Но я стою выше вас всех, так как вы хотите пытать невинную девушку. Когда придет час Страшного Суда и все мы явимся дать ответ в наших проступках, тогда, жители Доцгейма, весы правосудия склонятся не в вашу сторону. Знайте же, эта девушка невиновна. Не она подожгла дом старшины Михаила Кольмана, а я сделал это, разбойник Лейхтвейс. А сделал я это на основании данного мне Богом права карать зло и наказывать тех, кто пользуется для своей выгоды нищетой народа и отбирает у него последние гроши. Эту старуху я убил за то, что она подстрекала вас совершить тяжкое преступление. А с тобой, Рохус, я посчитаюсь когда-нибудь после. Вон отсюда, подлый зверь, убирайся из села и не показывайся мне никогда на глаза.

Дикий Рохус съежился, низко согнулся и, глухо ворча, скрылся.

— А вы все, — продолжал разгневанный Лейхтвейс, обращаясь к толпе, — ступайте, беритесь за дело и постарайтесь спасти от огня хоть что-нибудь. Если вы когда-нибудь снова задумаете совершить подобное преступление или еще раз прикоснетесь к этой девушке, то разбойник Лейхтвейс нагрянет на ваше село, как чума, и поднимутся тогда в ваших жилищах стоны и вопли. А теперь отправьте несчастную в больницу и дайте мне дорогу, негодные трусы. Не забывайте того, что вам сказал разбойник Лейхтвейс.

Размахивая охотничьим ножом, он с высоко поднятой головой прошел через толпу, которая, дрожа от страха, почтительно расступилась перед ним.

Когда он скрылся, несколько крестьян бросились к ведру и освободили Ганнеле, затем бережно отнесли ее в Доцгеймскую больницу.

На опушке леса Лейхтвейса ждала Лора. Она наклонилась к его окровавленной руке, поцеловала ее и проговорила:

— Ты не разбойник. Ты народный герой. Ты защитник невинных. Я молюсь на тебя, мой дорогой, мой милый разбойник.

Он нежно обнял ее и вошел с нею в лес, направляясь к своему Неробергу.

А в селе в эту ночь патер Бруно молился у алтаря маленькой церкви. Молитва его имела двоякую цель. Он молился Богу, прося его не слишком карать жителей Доцгейма и простить их. Другая молитва, которую молодой священник произносил шепотом, робко оглядываясь, была посвящена разбойнику Лейхтвейсу. Патер Бруно велел направить на путь истины этого благородного человека.

— Виси на этом заржавленном крюке, — сказал разбойник Лейхтвейс, оставляя доцгеймского старшину Михаила Кольмана на стене Кровавого замка.

И старый скряга продолжал висеть на крюке, не будучи в состоянии пошевельнуться. Все старания его освободиться из этого ужасного положения ни к чему не привели. Как он ни вертелся, как ни старался подскочить, чтоб освободить руки — все было тщетно, он ничего не мог сделать. Но он страдал не только физически, душевная пытка была во много раз хуже. Мысль о том, что Лейхтвейс исполнит свою угрозу, что он подожжет его дом и уничтожит все его имущество, чуть не сводила его с ума.

Тяжело дыша, Кольман жалобно бормотал:

— Всю свою жизнь я копил и отказывал себе во всем, учитывая каждый грош. Я брал и крал, где только мог, чтобы приумножить мое состояние, чтобы обеспечить себе беззаботную старость. Я собирал золото и бумажные деньги. Люди проклинали меня, а я смеялся им в лицо. Вдовы и сироты плакали у ног моих, а я отталкивал их от себя, как гадин. Я обращал право в бесправие и беззаконие за деньги и преступал закон. И все это только для того, чтобы накопить побольше денег. Неужели же теперь, в одну ночь, все будет отнято у меня, как сказал Лейхтвейс? Что, он сделает меня нищим? Мерзавец! Разбойник! Подлец! Схватите его! Свяжите его, отправьте в тюрьму! Помогите, жители Доцгейма! Спасите вашего старшину!

Связанное тело скряги корчилось в судорогах. Вне себя от отчаяния он барахтался и раскачивался, ударяясь о стену грудью и спиной, так что все его тело покрылось синяками и ссадинами. Но даже мучительная боль не привела его в себя. Он кричал, ревел и плакал, и все только потому, что сокрушался о деньгах, которые для него были дороже всего на свете.