Пещера Лейхтвейса. Том третий

Граф Батьяни при этих словах схватил мальчика, вытянул его из оконной ниши и отбросил в противоположную сторону комнаты. Ребенок упал с ужасным криком и, полумертвый от страха и боли, был не в силах подняться с пола.

— Встанешь ли ты? — загремел цыган. — Пожалуйста, не разыгрывай комедии. Ты можешь отлично стоять и ходить, только не хочешь. Я понимаю, что тебе очень приятно разыгрывать здесь господина. Ты воображаешь, что можешь чваниться, потому что унаследовал от старой колдуньи, бингенской нищей, состояние, проценты с которого я беру себе за твое воспитание! Но ты ошибаешься, мой друг, жестоко ошибаешься. Эти деньги вообще скоро уже не будут принадлежать тебе. Я уговорил герцога отдать их в мое распоряжение и вообще поручить мне управление всем твоим наследством. Так как я твой воспитатель, то следует, чтобы и все дела твои находились в моих руках. Еще не хватает некоторых формальностей, а затем я буду распоряжаться твоими семьюдесятью тысячами, как своими собственными. Конечно, семьдесят тысяч талеров — деньги. Но мне может понадобиться больше. Подлый щенок, отчего ты не унаследовал больше? Я тебе отплачу за это.

И с насмешливым хохотом чудовище принялось снова стегать плетью беззащитного ребенка.

Мы должны оставить на время эти сцены бесчеловечного истязания. Нашему читателю это, вероятно, будет так же приятно, как и нам самим. Ужасно видеть такой произвол и такое зверство.

Мы хотим рассказать нашим читателям, каким образом удалось Батьяни вернуть себе утраченную было милость герцога Нассауского. Герцог Нассауский далеко не охотно открыл Батьяни свои объятия и вернул его на старое место при дворе. Напротив, он с отвращением поддался давлению, произведенному на него графом Сандором Батьяни. В душе герцог ненавидел и презирал человека, сделавшегося, по-видимому, снова его фаворитом, каким он был раньше.

Мы оставили Батьяни в тот момент, когда двое молодых апачей, переплыв реку Гилу, скрылись с ним в лесу. Батьянн сам не думал, что выживет. Рана, нанесенная ему Аделиной Барберини, была очень тяжела. Кровоизлияние, вызванное ею, было крайне опасно. Но здоровая натура Батьяни и на этот раз спасла его. Он приказал индейцам, — как только его вынесли из района военных действий, — положить себя на землю и набрать листьев одного лесного растения. Оно имело свойство останавливать кровотечение и быстро заживлять раны. Таким образом Батьяни удалось избежать смерти. Он, конечно, был очень слаб. В течение трех недель он не мог сам приподняться. Но оба индейца не оставляли его. Ими овладел суеверный страх, что Великий Дух покарает их, если они бросят в нужде бледнолицего знахаря. Этот страх Батьяни умел ловко эксплуатировать. Индейцы соорудили ему хижину, устроили ложе из мха, собирали ему целебные травы. Ходили на охоту и приносили разную дичь, лучшие куски которой шли к столу Батьяни. Индейцы поднимали его, носили. Родные сыновья не могли бы лучше и заботливее ухаживать за отцом.

И как же отблагодарил их Батьяни? Когда он настолько окреп, что мог продолжать путь один, без чужой помощи, то решил как можно лучше замести свои следы. До Лейхтвейса никогда не должно было дойти известие, что он, Батьяни, еще жив. Только таким образом он мог впоследствии отомстить ему. Но молодые апачи могли выдать его. Они могли проговориться. А этого ни в коем случае нельзя было допустить.

Батьяни теперь часто уходил один гулять в лес, пока его краснокожие друзья были заняты в хижине работой на него. Он усердно собирал корешки какого-то мелкого растения, прессовал их, выжимал из них сок в посуду, сделанную из древесной коры. Наконец в один прекрасный день он объявил своим благодетелям, что хочет вознаградить их за их доброту. Он будто бы нашел такой сок, который делает выпившего его непобедимым и неуязвимым, и всякий враг перестает быть ему опасным. Пойманные на своей слабости несчастные индейцы попросили отведать чудодейственного сока. Им, конечно, страшно хотелось сделаться непобедимыми героями. Батьяни сдержал свое слово: он дал им выпить сок. Скоро индейцам действительно нечего было бояться чьего бы то ни было нападения; после кратких, но жестоких страданий они лежали в хижине безмолвные и неподвижные: Батьяни их отравил.