Пещера Лейхтвейса. Том второй

— Я пришел сюда не для того, чтобы слушать твои сказки, я знаю, что ты мне изменила и продала себя. Ты решила: Резике никогда не будет моим мужем, он сделался товарищем Лейхтвейса. Я не хочу быть женою разбойника. А тут кстати является господин Иост Эндерлин. Положим, он отъявленный негодяй, но он господин управляющий герцогскими владениями и лесами, важная персона, владеет прекрасным домом, деньги загребает лопатой, хотя деньги эти покрыты кровью и потом бедняков и слезами вдов и сирот. Но какое мне до этого дело, я выхожу за Иоста и сразу делаюсь богатой и важной дамой? О женщины, женщины! Вы хищные птицы, без сожаления рвущие сердца доверившихся вам; ваши слезы — вода, ваши клятвы — болтовня попугая, который не знает, что говорит. А я, — продолжал Отто несколько смягченным и полным чувства голосом, — я любил эту женщину и доверял ей, я прозакладывал бы весь свет, так я был уверен в моей Ганнеле. Среди скитаний, среди опасностей и нужды ее образ постоянно витал предо мной; я чувствовал, что любовь облагораживает и возвышает меня… Ха, ха, теперь я вижу, что делил свой выбор с рыжим Иостом, известным на Рейне мерзавцем. Он платил там, где я умолял, он женился на той, перед которой я только изнывал… А я… я дурак… о, какой я идиот!..

Молодой разбойник ударил себя по лбу кулаком и, шатаясь, упал на скамью рядом с Ганнеле.

Она тихо взяла его руку, спустилась к его ногам, обняла его колени и смотрела на него своими большими голубыми, как незабудки, полными слез глазами. Под влиянием этого умоляющего взгляда, в котором не было и тени притворства и лицемерия, Резике начал судорожно рыдать. Его страдание облегчилось слезами.

— Он плачет, значит, он выслушает меня! — воскликнула Ганнеле. — Да, ты должен меня выслушать, — продолжала она в сильном волнении, медленно поднявшись с колен и встав перед ним со скрещенными на груди руками, — ты должен выслушать, прежде чем проклинать меня. Я не хочу, чтоб ты считал меня обманщицей. Хотя в тяжелую минуту своей жизни я поклялась унести в могилу мрачную тайну, связавшую меня с нелюбимым человеком, но ты имеешь право знать ее, и ты должен выслушать меня.

— Говори, — проговорил Отто усталым, разбитым голосом.

Несколько минут в беседке царила полная тишина. Ганнеле стояла, стыдливо опустив глаза. Лицо ее было залито густой краской. Признание, которое она собиралась сделать, было для нее так тяжко, что она несколько раз пыталась заговорить, но снова умолкала, закрыв руками пылающее лицо. Наконец она овладела собой.

— Отто, я никогда не забывала тебя. Я люблю тебя сегодня так же, как любила раньше, и буду любить до последних минут жизни.

— И это все, что ты можешь сказать мне, законная жена рыжего Иоста? — перебил ее разбойник. — Все, чем ты можешь утешить меня и успокоить мой справедливый гнев?

— Да, я законная жена рыжего Иоста, — продолжала Ганнеле, — но я не могла избежать этого.

— Не могла? Разве ты вышла за этого негодяя не по доброй воле?

— О, нет. У меня было два выхода: принять предложение Иоста или броситься в озеро, на дне которого я могла найти мир и забвение. Я выбрала первое, но не ради себя, а ради другого существа, которого не имела права лишать жизни.

При этих словах Резике медленно встал и долго, пристально глядел на Ганнеле, как бы не понимая значение ее слов.

— Другое существо? — наконец проговорил он. — Ты говоришь о своем ребенке?

— Да, о нем. Я не хотела, чтобы он родился вне брака, не хотела, чтобы все показывали на меня пальцем и впоследствии бросали бы ему в лицо: «незаконнорожденный»!

— Вот что, — протянул с горечью Отто. — Значит, ты отдалась рыжему Иосту прежде, чем даже стала его женой? И ты воображаешь, что это оправдывает в моих глазах твой поступок? Несчастная, ты произнесла над собой смертный приговор. То, чего я не смел касаться даже в самых сокровенных мыслях, о чем мечтал, но считал для меня недостижимым… Ты, ты добровольно отдалась этому негодяю?! Если ты теперь его законная жена, то до свадьбы была его любовницей!

— Не любовницей, а жертвой! — воскликнула Ганнеле, выпрямившись во весь рост.

Она точно сразу выросла, и Резике невольно отступил в глубину беседки.

— Его жертвою? Жертвою рыжего Иоста? Ты?.. Ганнеле?.. Я не понимаю тебя, Ганнеле. Я не могу разобраться в твоих словах. Говори ясней, или, видит Бог, этим пистолетом я покончу и с тобой и с собой.