Пещера невольницы-колдуньи

Марисса откусила ломтик и с наслаждением закрыла глаза — да, именно таким и должен быть настоящий персик, из какой бы далекой сказки он ни появился.

Селим же расслышал второй смысл слов и переспросил:

— Выходит, что мы сейчас не в том мире, где родились?

— Отчего же? И в том мире… и в этом. Моим гостям я дарю возможность увидеть многое, побывать не только в прошлом, но и в грядущем, полакомиться сластями, о которых забыли, и теми, которые придумают лишь через добрую сотню лет.

— Но это все лишь услада тела… А как же дух? То, что отличает человека от зверя?

— И это есть у меня, о любопытный шейх. Для тех, конечно, кому этого хочется. Кто помнит, что он также и духовное существо. Что ему дано не только обширное чрево, но и жадный до знаний разум.

— Однако таких совсем немного…

— О да, более чем мало. Однако они есть — ведь и ты задал мне сей вопрос.

— Странное местечко, — проговорила Марисса, вернувшись к Селиму. Она опустилась на гору ярких подушек и с удовольствием взяла второй персик. — Мне кажется, что здесь есть все: все тайны мира, все его сказки и все удовольствия… А время, похоже, течет мимо этих скал…

Селим кивнул и опустился на низкую кушетку, укрытую толстыми мехами. Сидеть было невероятно уютно и удобно.

— Странное место, ты права. И загадочное…

— Я была бы не прочь услышать какую-нибудь из здешних сказок, честное слово.

— А почему ты не хватаешь пригоршнями украшения из вот этого сундука? — Крышка ближайшего к девушке ларца распахнулась, явив взору сотни и тысячи серег, перстней и диадем. — Или из вот этого? — Распахнулась крышка соседнего.

— А! — Марисса отмахнулась от вопроса. — Я терпеть не могу все эти блестящие побрякушки. Скажу по секрету, иногда оружие, или удобные башмаки, или прекрасная песня мне куда милее, чем все золото мира, пусть на него и можно купить спокойную жизнь до конца своих дней. Купить и сдохнуть от скуки…

— Какие странные у меня сегодня гости, — проговорил невидимый дух. — Должно быть, времена и в самом деле изменились. И Али-Баба, о котором вспомнил ты, шейх, отчего-то не бросился на золото, предпочтя сокровищам любовь мудрой Суфии, отчего-то и Эриния, некогда нашедшая здесь приют, с удовольствием копошилась в книгах…

— Мир меняется все время, мудрый невидимка, — ответил ему Селим. — Иногда человеку дано понять, что сокровища не есть цель, а есть лишь средство для достижения цели. Хотя это, увы, дано понять далеко не всем и далеко не всегда.

Горный дух хмыкнул. Селим подумал, что некогда, должно быть, это был человек мудрый и наблюдательный, неторопливый в решениях и жадный до новых знаний… Быть может, мудрец, любящий не только процесс постижения истины, но и жизнь во всех ее проявлениях.

— Не будет ли любезен уважаемый хозяин сего удивительного места поведать нам о себе?

Горный дух откровенно расхохотался.

— Отчего ты, мой почтительный гость, заговорил столь витиевато?

— Не знаю, о Сим-сим. Должно быть, место навеяло подобные мысли — витиеватые и неторопливые.

— Конечно, я расскажу вам… Если хотите, считайте это сказкой. Если нет…

— Думаю, уважаемый, мы сочтем это не сказкой, а странной, непривычной нашему разуму былью.

— Да будет так. Знайте же, жил на свете многие тысячи лет назад в каком-то из миров колдун, именуемый Мернепта…

Свиток последний

Умолк тихий голос Сим-сима, усердного Сезама, хранителя пещеры и ее сокровенных тайн.

— Удивительно, — проговорила Марисса, — никогда еще сказка мне не казалась такой правдивой, такой… похожей на обычную жизнь.

— Не думаю, мой Цветок, что это была сказка. Должно быть, некогда и не очень умный колдун, и эта сильная духом девушка, и тот любитель женщин жили на самом деле. Быть может, они в каком-то смысле живы и посейчас.

— Не сомневайся, юный шейх. Они живы и посейчас — живы уже хотя бы потому, что мы о них вспоминаем.

Селиму стало не очень уютно после этих слов невидимого духа — ему даже показалось, что тень черного балахона мелькнула в дальнем углу пещеры. Услышал он и тихий девичий смех, и сочный баритон молодого Али-Бабы, вот только слов было не разобрать.

— Не бойся, мой гость. Они живы, но для тебя безвредны. Для тебя они все — не более чем отражение в бурных водах времени.

— Признаюсь, что опасаюсь я не того, что все те, о ком ты говорил, живы и посейчас. Мне страшновато, ибо и мы с Мариссой тоже, думаю, останемся здесь, пусть лишь твоими воспоминаниями. И боюсь, жизнь наша после этого непонятным образом изменится.

— Конечно, мудрый юноша. Непременно изменится, обязательно.

— Вот видишь…

— Но опасаться этого не следует. Ведь даже если бы я не показался вам с девчонкой, не показал бы входа в тайну, жизнь бы ваша все равно изменилась бы. Она меняется и вслед за нашими желаниями, и вне зависимости от наших поступков. Судьба любого в этом мире и за его пределами более похожа не на ручеек, один из многих в могучей реке жизни, но на калейдоскоп, причудливо меняющийся каждый миг просто потому, что какой-то шутник, иногда и ты сам, не в ту сторону повернул эту загадочную игрушку.

— М-да…