Пещера Рыжего монаха

Федя в несколько секунд снова проделал тяжкий путь в горах и упал на плато полумертвый от усталости, болезни и голода. И прежде чем изумление и радость подкатили к его сердцу, глаза его застлались туманом и он припал к мягкой, пахнущей дымом бороде.

— Ну-ну, будет, — приговаривал Иона и гладил и похлопывал мальчика по спине. Но глаза его тоже влажно блестели. — Скажи-ка лучше, где отец, повидаться с ним надобно.

Федя торопливо заговорил:

— Папа наверняка где-нибудь здесь, он еще вчера о вас вспоминал. Он очень рад будет! Ведь вы не уйдете назад, правда? — тихо спросил он.

— Ладно, не уйду, — так же негромко ответил монах.

— А вот это мои друзья — Аджин с Василидом. У нас такие новости! Я тогда не мог вам всего рассказать…

Он сейчас же и начал бы излагать события, но в этот момент на галерею, опоясывавшую второй этаж здания таможни, стали подниматься люди. Среди них были Лоуа, Гольцов, Федин отец. Смолк оркестр.

Митинг открыл Лоуа.

— Товарищи, граждане Советской Абхазии! Все мы знаем, для чего сегодня собрались здесь. До прибытия корабля с дорогими гостями остается еще время, и мне хотелось бы поговорить о наших с вами делах. Вы помните, три месяца назад у нас прошел митинг, мы сообща искали возможность помочь нашим братьям из голодающего Поволжья. И вот теперь смело можем сказать: наши замыслы и труды не пропали даром. Сегодня радостное событие — мы встречаем первую партию детей, вырванных из лап голода и прибывающих в наш город восстановить свое здоровье, набраться сил и знаний. Много труда мы потратили для того, чтобы создать первую в Абхазии трудовую колонию-школу. Кроме того, благодаря вашей щедрости, дорогие земляки, собраны средства для оказания помощи тем, кто остался в голодных районах.

Товарищи! Вы знаете, что за это время в городе произошли значительные события. Благодаря бдительности ЧК удалось предотвратить белогвардейский мятеж. Силами местного гарнизона и бойцов из партизанского отряда «Киараз» банда генерала Фостикова, шедшая с гор для поддержки дворян, князей и их прислужников, мечтавших восстановить прежний режим, разгромлена внезапным ударом. Особо надо остановиться на том, что святая обитель активно помогала врагам Советской власти: ее правящая верхушка связывала между собой все контрреволюционные силы края, дала приют главарю заговора — царскому полковнику, помогала ему вступить в контакт с бандой в горах. Она же снабдила мятежников оружием и обещала им помочь деньгами. Но для голодающего народа у святых отцов не нашлось ни полушки. Они пошли на настоящее преступление: все ценности, хранившиеся в обители, тайно вывезли и спрятали в горах. Благодаря нашим доблестным молодым ацеям[66] их гнусный замысел сорван. Имена этих героев вы все хорошо знаете…

Обвал рукоплесканий и восторженных криков не дал председателю говорить дальше.

«Где они?» — неслось отовсюду.

Друзья стояли, сбившись в кучку, красные от смущения.

Переполненная восторженными чувствами толпа бросилась на мальчиков, и они с некоторым страхом почувствовали, как, оторванные от земли, плывут над морем голов, поддерживаемые десятками дружеских рук.

Их перенесли к подножию лестницы, и им ничего не оставалось, как подняться по ее ступеням. Наверху они попытались спрятаться за спинами взрослых, что вызвало в толпе приступ веселья, но им настойчиво предложили стать у перил галереи.

Решившись поднять глаза, Федя отыскал в толпе Иону — его лицо светилось радостью.

— Тебя там Иона ждет, — шепнул Федя отцу.

— Я рад, что он пришел!

Вдруг в толпе началась суета, люди подались к морю, где из-за мыса показался парус. Оркестр заиграл марш.

Чтобы видеть получше, люди влезали на крыши и балконы домов, окружающих портовую площадь, на парапет, на груды мешков и ящиков у причала.

Шхуна «Вера — Надежда» приближалась, было видно, как у форштевня, подобно пышным усам, вскипает пена. Немного погодя стали видны торчащие над бортами бесчисленные ребячьи головы. Один за другим убирались паруса, обнажая ряды разноцветных флажков, протянутых между мачтами.

Шхуна ткнулась бортом в причал, с нее полетели канаты.

Спустя минуту по трапу потянулась вереница детей; стоящие по сторонам четыре матроса следили, чтобы никто не оступился.

По узкому людскому коридору дети прошли на площадку перед таможней. Им совали в руки каленые орехи, чурчхелу[67], белый как сахар каменный мед; те, кто не мог дотянуться, передавали сладости через стоящих впереди. К тому моменту, как дети собрались перед трибуной, руки их были полны гостинцев.

Федя, Аджин и Василид по-прежнему стояли на галерее. Припав к перилам, они с любопытством рассматривали новых сограждан. Те были одеты еще в свое, домашнее, некоторые слишком тепло для здешней погоды; большинство обуты в лапти. Мальчиков к этому времени уже остригли под машинку, девочек — коротко, под мальчишек. От этого все, казалось, походили друг на друга. За дорогу детей подкормили, но худоба все же бросалась в глаза.

К детям обратился Лоуа. Но он только успел поздравить их с прибытием. Из толпы вразнобой что-то кричали.