Пещера Штинфолля

– Тебе не придется умереть с голода, – отвечал Каспар решительно. – Пока у меня есть руки, ты не умрешь с голода. Я буду работать для тебя с утра до ночи. Только не лишай себя спасения своей души и оставь жить бедное животное!

– Тогда возьми топор и разбей мне голову! – закричал Фальке отчаянным голосом. – Я не уйду с этого места, пока у меня не будет того, что я желаю! Можешь ли ты достать мне сокровища «Кармильхана»? Могут ли твои руки заработать больше, чем на самые жалкие жизненные потребности? Но они могут прекратить мое горе – иди и принеси меня в жертву!

– Вильгельм, убей корову, убей меня! Мне все равно, ведь я забочусь только о твоем спасении. Ведь это алтарь пиктов, и жертва, которую ты хочешь принести, принадлежит мраку!

– Я ничего подобного не знаю! – воскликнул Фальке, дико смеясь, как человек, решившийся не знать ничего, что могло бы отклонить его от его намерения. – Каспар, ты сходишь с ума и сводишь меня, но тогда, – продолжал он, отбросив от себя топор и взяв с камня нож, как будто хотел пронзить себя, – тогда оставь корову вместо меня!

В одно мгновение Каспар был около него, вырвал у него из руки смертоносное оружие, схватил топор, высоко размахнулся им в воздухе и с такой силой опустил его на голову возлюбленного животного, что оно без содроганий упало мертвым к ногам своего хозяина.

За этим быстрым поступком последовала молния, сопровождаемая ударом грома, а Фальке пристально посмотрел на своего друга глазами, какими взрослый с удивлением посмотрел бы на ребенка, решившегося сделать то, на что сам он не осмелился. Но Штрумпф, казалось, не был ни испуган громом, ни смущен неподвижным изумлением своего товарища. Не говоря ни слова, он набросился на корову и начал снимать с нее кожу. Когда Вильгельм немного опомнился, он стал помогать ему в этом занятии, но с таким же видимым отвращением, как прежде страстно желал совершения жертвы. Во время этой работы собралась гроза, в горах загремел сильный гром, и страшная молния стала извиваться вокруг камня и по мху ущелья, в то время как ветер, который еще не достиг этой высоты, наполнял диким завыванием нижние долины и берег. Когда кожа наконец была снята, оба рыбака уже промокли до костей. Они расстелили ее на земле, и Каспар завернул и крепко завязал в нее Фальке, как последний приказывал ему. Только после этого бедняга нарушил продолжительное молчание и с состраданием глядя на своего ослепленного друга спросил дрожащим голосом:

– Могу ли я еще хоть что-нибудь сделать для тебя, Вильгельм?

– Ничего больше, – отвечал тот. – Прощай!

– Прощай! – отвечал Каспар. – Да будет с тобой Господь и да простит Он тебе, как это делаю я.

Это были последние слова, которые Вильгельм слышал от него, потому что в следующую минуту Каспар исчез в увеличивавшейся все время темноте. И в то же мгновение разразилась одна из самых страшных грозовых бурь, какую только Вильгельм когда-либо слышал. Она началась молнией, показавшей Фальке не только горы и скалы в непосредственной близости к нему, но и долину под ним, вместе с пенящимся морем и рассеянными в заливе скалистыми островами, между которыми он как будто заметил появление большого странного корабля без мачт, в то же мгновение опять исчезнувшего в черной мгле. Удары грома сделались оглушительными. Масса обломков скалы скатывалась с гор и грозила убить Вильгельма. Дождь полил в таком количестве, что узкая болотистая долина в одно мгновение наводнилась глубоким потоком, который скоро стал доходить до плеч Вильгельма. К счастью, Каспар положил его верхней частью тела на возвышение, а то ему пришлось бы сразу захлебнуться. Вода поднималась все выше, и чем больше Вильгельм напрягал силы, чтобы освободиться из своего опасного положения, тем крепче облегала его кожа. Он напрасно кричал вслед Каспару. Каспар ушел далеко. Призывать в своей беде Бога Вильгельм не осмеливался, и его охватил ужас, когда он захотел умолять те силы, во власть которых он отдавался.

Вода уже проникала ему в уши, уже касалась края губ. «Боже! Я погиб!» – закричал он, почувствовав, что поток заливает его лицо, но в то же мгновение до его слуха слабо дошел звук как бы от близкого водопада, и тотчас его рот опять был открыт. Поток пробил себе дорогу через камни. Так как в то же время дождь немного уменьшился и глубокая мгла неба немного рассеялась, то уменьшилось и его отчаяние. Казалось, к нему вернулся луч надежды. Но хотя он чувствовал себя истощенным словно смертельной борьбой и страстно желал избавления от своего плена, однако цель его отчаянного стремления еще не была достигнута, и вместе с исчезнувшей непосредственной опасностью жизни в его грудь возвратилась и жадность со всеми ее фуриями. Убежденный, что он должен терпеть свое положение до конца, чтобы достигнуть своей цели, он притих и от холода и утомления впал в крепкий сон.