Пещеры древних. (THE CAVE OF THE ANCIENTS)

Нескончаемый поток монахов, лам и простых паломников медленно тек по узкой тропе. Некоторые из них застывали, изумленные сказочным видом, другие, допущенные к самому Далай-Ламе, думали только о предстоящей беседе.

Мы остановились только на самом верхнем участке тропы. Я соскочил с лошади с благодарностью, но без всякой грации. Бедная подруга издала радостное ржание и с отвращением повернулась ко мне задом.

Мы шли и шли, карабкаясь по бесчисленным лестницам, пока не достигли высшей точки Поталы. Жилье, доставшееся Мингьяру Дондулу, оказалось по соседству с Залом Наук. Там были собраны незнакомые инструменты из разных стран мира, но самыми интересными были те, которые пришли из глубокой древности. Итак, мы достигли цели, и я расположился в назначенной для меня комнате.

С высоты Поталы, из окна моей комнаты, которая находилась всего этажом ниже жилья Далай-Ламы, Долина была видна как на ладони. Вдалеке поблескивала золоченая крыша собора Йо-Канг. Лингхорская дорога, как огромная змея, обвивалась кольцом вокруг Лхасы. Ее заполонили благочестивые странники, несущие остатки своих сил на алтарь величайшего центра Тайных знаний. Я благодарил судьбу за то, что она послала мне такого прекрасного Наставника. Без него я остался бы обычным чела, дремлющим в темноте общей спальни, с ним же — я был на вершине мира. Внезапно, так внезапно, что я вскрикнул от страха, чьи-то сильные руки подхватили меня и подняли в воздух.

— Несчастный! — загудел низкий бас. — Так, значит, ты любишь своего Наставника только за то, что он привел тебя на вершину Поталы?! За то, что он кормит тебя своими приторными индийскими сладостями?

Я пытался протестовать, но он только расхохотался. Я был слишком слеп или слишком смущен тогда, чтобы осознать, что ему известно все, что я о нем думаю! Он продолжал, возвратившись к обычной интонации:

— Мы связаны с тобой крепкими узами. Мы были хорошо знакомы в прошлой жизни. Ты знаешь о ней все, тебе лишь нужно вспомнить. Идем, нам нужно многое сделать.

Я оправил одежду, поднял чашу, выпавшую во время моего невольного полета, и поспешил в комнату Наставника. Он жестом предложил мне сесть и, когда я устроился, спросил:

— Ну что, ты думал о смысле жизни, о нашем вчерашнем разговоре?

В некотором испуге я покачал головой:

— Сударь! Я еще спал, когда Настоятель потребовал меня к себе, затем Вы позвали меня, потом я завтракал, а после Вы снова захотели видеть меня. У меня не было времени подумать о чем бы то ни 6ыло!

Он сказал, улыбаясь:

— В свое время мы поговорим и о еде, но вначале разберемся с жизнью.

Он замолчал и достал книгу, написанную на каком-то диковинном языке. Теперь я понимаю, что это был английский. Наставник пролистал несколько страниц и, кажется, нашел то, что искал. Он передал мне книгу, открытую на какой-то картинке.

— Тебе известно, что это? — спросил он.

Я посмотрел. Рисунок был столь обычным, что я принялся рассматривать подпись под ним. И не смог понять ни слова. Возвращая книгу, я сказал с укором:

— Вы же знаете, Достопочтенный Лама, что я не могу прочесть это.

— Но ты узнал рисунок? — продолжал настаивать он.

— Конечно, ведь это всего лишь Дух Природы. Я все сильнее приходил в замешательство. К чему он ведет? Лама снова открыл книгу и сказал:

— В далекой заморской стране люди потеряли способность видеть Духов Природы. Если кто-то утверждает теперь, будто видит их, это становится поводом для насмешек. Люди на Западе не верят в то, чего нельзя разобрать на части, или взять в руки, или положить в корзину. Дух природы обитает там только в сказках, а сказкам никто не верит.

Я был изумлен! Я видел Духов всегда и воспринимал их как нечто совершенно естественное. Я в недоумении потряс головой.

Лама Мингьяр Дондуп продолжал говорить:

— Вся Жизнь, как ты слышал вчера, состоит из вибрирующей материи, которая создает электрический заряд. Электричество — это жизнь материи. Как и в музыке, здесь есть свои октавы. Представь себе обычного человека. Его колебания лежат в определенном диапазоне. В нем он живет, думает, верит. Духи природы и призраки звучат октавой выше и поэтому не видны обычному человеку.

Я нервно теребил край одежды, обдумывая услышанное. В этом нет никакого смысла! Я вижу духов и призраков — значит, они видны всем!

Лама ответил, прочитав мои мысли:

— Ты видишь ауру, а большинство людей — нет. Ты видишь духов и призраков, а большинство людей — нет. В раннем детстве все люди очень восприимчивы. Но у взрослых под грузом житейских забот чувства притупляются. Кроме того, на Западе детей, которые рассказывают о том, как играли с духами, высмеивают и наказывают за ложь. Дети расстраиваются и в конце концов убеждают себя в том, что все это лишь игра воображения. Тебя же воспитывали правильно, и способность видеть ауру, духов, призраков останется с тобой навсегда.

— Значит, даже духи цветов такие же, как мы? — спросил я.

— Абсолютно! Они только колеблются гораздо быстрее, и их частицы больше рассеяны. Поэтому твоя рука проходит сквозь них, как сквозь солнечный луч.