Пеший камикадзе, или Уцелевший

– Когда Мэри Леонтьевна рассказала о протезе, на котором я смог бы бежать – занялся марафоном. В Чечне, во время войны, мне много приходилось ходить пешком, маршруты войсковых колонн простирались на многие километры от одних застав до других, самое большее, что мне приходилось преодолевать за день – тридцать километров в полной боевой экипировке… К тому же, после подрыва у меня появились сопутствующие проблемы с артериальным давлением, появлялись напряжение и панические тревоги, – так врачи называют возбуждение на уровне коры головного мозга, – поэтому, как только давление о себе заявляло мне первым делом хотелось пробежаться, просто перейти с шага на бег. Но на том протезе, который был, это было невозможно. Вот, тогда я и решил заняться марафонской ходьбой, попробовать…

Появилась официантка с подносом, на котором парила тарелка с борщом, пампушками с чесноком, блюдце со сметаной и горчицей, нарезка сала с чёрным хлебом и зелёным лучком.

– Второе будет позже, – предупредила она.

Песков уставился пустыми голодными глазами на Биса.

– Нихуяси ты набрал! – сказал он.

– Это всё идёт к первому… – пояснила официантка.

– Попробуй пока сало… – сказал Егор, – …вот, хлеб, – ткнул он в хлебную тарелку, занеся ложку над паром. – Хорошо не левую оторвало… – признался Бис радостно, следя, что скажет на это Витька, но, тот ничего не ответил, был занят, – …повезло, что левша, всё полегче даётся!

Витька закинул в рот сала и захрустел зелёным лучком.

– Вить, ну, а ты, за что приехал воевать? – спросил Егор, дуя в ложку.

– Русских приехал защитить… – Песков сглотнул жёванное, – Нашу землю… – сказал он. – Отстоять жизнь и свободу для русских!

– Это же не наша земля. Это земля другого государства…

– Знаю, знаю… но люди–то наши, русские?!

– Люди – русские… – согласился Бис.

– Я же вижу – как местные рады, что мы здесь!

– Потери всё равно будут катастрофическими, уж поверь… Люди очень быстро устанут от войны, от крови, от потерь и разрушений, от внезапных обстрелов, даже от далёких выстрелов и взрывов, и уже не будут так рады ни тебе, ни мне, никому–либо другому с оружием в руках.

– Поживём–увидим, – равнодушно ответил Песков с укропом во рту.

– Жили уже, видели… – сказал Егор, отложив ложку. – После того, что ты здесь увидишь ничего не останется прежним. На войне все несут потери, даже если не теряют солдат в бою убитыми. Если твой порыв воевать – это свобода для других, то свою свободу здесь ты разменяешь на личное рабство! Знаешь, зачем здесь люди, которые уже воевали? Сказать?

– Ну, скажи?

– Они в поисках невосполнимого и утраченного.

– И что это?

– Это то, чего они не находят в нормальной жизни и почему страшно скучают. Это смысл собственной нормальной жизни, который они нашли в ужасной военной ненормальности. Они не психопаты и не сумасшедшие и при этом они абсолютно травмированы войной. Они скучают почти по всему с чем столкнулись там, несмотря на то что многие из них в первом же бою потеряли самих себя; рикошетом – свои семьи, любимых женщин, детей… тех, кого ты решил защищать отсюда! Нужно вовремя понять одну важную вещь: для чего ты здесь и хочешь ли изменить то, что хочешь изменить именно таким путем?.. А знаешь, что они скажут, если спросить: что тянет их на войну?

– А чтобы сказал ты? Ты же тоже здесь?

– Раньше я бы сказал: мне нравилось на войне! Вертишься возле смерти, всё чувствуешь; всё, что вокруг – острое, всё, что есть в тебе – обострено… Видишь затылком, угадываешь спиной, считываешь исходный код смерть прямо из воздуха… Раньше – сказал бы: я скучаю по войне! Там я увидел настоящее мужское братство и жизнь для двадцатилетних пацанов, будто нас отцы и деды пустили погулять во взрослую… Махнули – таки можно – жилистыми руками… То мужское братство, которое я видел, не имеет ничего общего с мужской дружбой, – это не одно и тоже, – не зря парни из спецназа называют друг друга – братишками… Страшно круто было на войне: только там я чувствовал, какая она, настоящая жизнь! Но, сейчас – я бы так не сказал. И я здесь по–другому поводу…

– И чем же братство отличается от дружбы? – обнюхал Песок принесенную, наконец, еду.

– Как тебе объяснить… Дружба – это личные бескорыстные отношения между людьми, основанные на общих увлечениях, взаимном уважении и понимании, предполагающие личную симпатию и душевную привязанность, возникающие в обществе совершенно очевидным путём… А братство – это аскетический мир мужчин; это совершенно другое чувство мужчин друг к другу; это союз по идеологическим убеждениям, интересам и целям, где цели и убеждения выше личных, где безопасность и защита каждого в группе выше собственной, где принципы поведения и образа жизни и смерти предельно просты… Здесь – этого нет, здесь – я такого не чувствую.

– Хочешь сказать, что те люди, что приехали сюда в поисках того, что ты назвал, приехали сюда зря? Что они не найдут своего потерянного братства и уедут назад? Что им нечего здесь защищать?