Пеший камикадзе, или Уцелевший

– Вспомнил–вспомнил, – тихо добавил Егор без злости, в том смысле, что: продолжай, не тяни.

– Бис… Егор, я в долгу перед тобой и цена ему моя собственная жизнь! Это милость Всевышнего, доун, что ты жив и Хвала Аллаху, что он собрал нас на войну вместе, против одного врага, в один чеченский взвод, да! – радовался Аллагов. – Ты для меня теперь брат! Клянусь: я буду предан своему слову, как никто другой! Тебе не нужно никого бояться здесь, здесь тебя никто не обидит, будь я проклят, если это будет не так! Человек, замышляющий зло, поставивший перед собой цель навредить тебе – теперь мой враг и будет нейтрализован до того, как ему удастся что–то сделать! Таким лучше быть на моей стороне или держаться на другом конце света!

– Ты что, это серьёзно?! – поднял Бис уставшие глаза на Аллагова, криво улыбаясь одной стороной рта.

– Я тебе клянусь: не считай, что это пустая болтология! Будь я проклят, если не отвечу, как есть! Да, во время войны я с оружием в руках защищал свой народ, маленький был тогда, глупый, отец погиб – не было рядом человека, который бы сказал мне – что делать, как правильно!.. Я ошибся, – ты же не убил меня, – спас мне жизнь, – так для чего она мне, если не для того, чтобы посчитаться за это?! Я воин, солдат своего народа, пехотинец Кадырова: если Рамзан Ахматович даст задание, любое, самое сложное, это станет для меня высшей наградой, большим счастьем! Я мечтаю об этом! А пока для меня задания нет – я тебе жизнью обязан!

Егор молча наблюдал, до конца не понимая, что происходит на самом деле, не мог поверить своим глазам, не то, что словам чеченца: в своей жизни Егор успел повидать многое, но допустить, что в одночасье могли пошатнуться все его старые взгляды, не мог. Не обращая на чеченца внимания, Бис стянул с себя камуфляж, скрипя зубами, отделился от протеза ноги, спихнув тот под кровать, «выдернул» протез из плеча, долго возился, забираясь под простыню и, ни сказав ни слова, прикрыл зудящие от слёз глаза.

– Хорошо, брат, я понял, – сказал Муса. – Ещё договорим, да? Доброй ночи тебе… – И ушёл.

Спустя минуту зазвонил телефон. Егор не спал, отчетливо слыша мелодию вызова – никак не соображая, что у него; спохватившись, буквально откопал телефон в одежде и уставился в экран, на котором светился десятизначный код. Все цифры кода в ряду были ему известными, как дата рождения, будто другого порядка цифр в жизни Егора не существовало – звонила Катя. Егор завозился, тяжело сражаясь в себе, потому как знал – узнав его, разговаривать Катя не станет – отвечать на звонок не имело смысла. Никому этот разговор не был нужен; Егору не был нужен: для себя он давно всё решил. И всё же, так захотелось ему услышать напоследок её голос, что молотками застучало в висках. Егор осторожно потянул значок – «зелёная трубка»…

– Алло! Кто это? – сказала она слабым, совсем измученным, тихим голосом. – Алло… – Егор не ответил. – У меня пропущенный вызов от вас… Слышите меня, алло? – Катя вопросительно помолчала в трубку и отключилась.

Казалось, будто уже тысячу лет он не слышал её голоса. Слушал её, затаив дыхание, чтобы не сорваться скрипкой, не заскулить трубой, даже подумать ни о чём толком не смог в эти короткие секунды. Слёзы от этой боли, как от колючего ветра, подступили совсем близко – Егор словно от него свернулся, вжался в грудь. В голове тоскливо скрипнуло и натянулось – словно туда накачали газ, как в воздушный шарик из латекса и скрутили узлом горло, чтоб не спускал – он тяжело и нервно задышал, не в силах сдержать своё заполошное сердце и беззвучно заплакал.

Причин для слёз, кроме странного удушья, – кто бы спросил, заметив, – не было, давно всё, что надо оплакать, оплакано. Так уж случилось: они расстались. Таким он вернулся: странным, чужим, изуродованным, неродным. Стрёмной – назвала Катя любовь Егора к себе – через злость, боль и страдания, – такой любви она не хотела и принять не могла. Всё переживала за него, всё спрашивала себя: так тяжело физически бороться с трагедией и не выбраться из собственной головы… Почему?

…Но Егор плакал не поэтому, терзало другое: как–то так вышло, что он перестал что–либо чувствовать без неё, будто все рецепторы его чувств остались у неё и с её уходом стало только хуже, будто они – группы нервных окончаний, дендриты чувствительных нейронов, специализированные образования межклеточного вещества и специальные клетки разных тканей, обеспечивающие превращение стимулов внешней и внутренней среды в нервный импульс – остались все в ней. Все, кроме слёз; из чувств – только ад внутри, который был ещё ужаснее с наступлением темноты.

Владельцем элитной иномарки, которую присвоил Кобергкаев, оказался директор завода «Донецкнефтешлам» Сергей Вошанов. Следующие двое суток связанного с прострелянным плечом Вошанова возили в багажнике его же внедорожника, требуя перерегистрировать предприятие в ДНР. Однако, этого не происходило.