Пешка

— Наслаждайся своими фанатами, Кот. Отличная ночка… Сегодня ты стал знаменитым, звездой. Сегодня вечером ты можешь отпраздновать это среди людей, кто действительно понимает, что это значит — быть уникумом, выродком…

Я скорчил гримасу, сделал еще глоток, когда Дэрик тащил меня сквозь толпу к столику возле сцены.

— Мой личный стол. Ты — почетный гость. — Дэрик схватил меня за плечи и насильно развернул. — Отсюда тебе прекрасно будет видна мистерия Аргентайн. Сядь… — Он толкнул меня в море разноцветных подушек, продолжая обнимать за плечо. Лицо Дэрика пылало, глаза блестели, словно у него была лихорадка. Возбуждение, напряжение, гордость — я был призовой добычей, взлетом вдохновения Дэрика, доказательством обитателям Пропасти, что он, в своей серебряно-голубой смирительной рубашке, был таким же несвободным, как и все они. Дэрик жил двойной жизнью с такой ненасытностью, что в это трудно было поверить. Показная гордость Аргентайн в фамильном поместье была лишь пленкой на поверхности его тайной личности, намек родственничкам на то, что, если они вздумают прорвать ее, они найдут гораздо больше секретов, чем ожидают. И больше, чем готовы увидеть. Днем Дэрик изображал из себя записную командирскую шишку, но это была всего лишь роль, как был ролью и ночной облик Дэрика — пресыщенного хулигана. Может, и подонка. Я спросил себя, кто же он — настоящий Дэрик? Или где он? Или есть ли вообще что-нибудь под этой маской?

Я еще не успел опорожнить стакан, как места за столом заполнились и посыпался град вопросов. «Правда, что псионы…», «Расскажи мне…», «Прочти меня!», «Где твое Начало?», «Как это — чувствовать?»

Я дал их голодному любопытству просочиться в свой мозг, почувствовал щекотку нетерпения: они ждали, что я изнасилую мыслью их сознания… Даже страх может приносить удовольствие — новый вид наркотиков.

Напиток расслабил меня, и я понемногу разрешил себе поверить, что никто вокруг не ненавидел мое нутро, не хотел избавиться от меня и не смеялся про себя надо мной. В конце концов я знал, что за люди меня окружают, что не нужно беспокоиться о том, что я делаю, что говорю и как говорю… Я почувствовал себя спокойно первый раз за много дней. Я отвечал на вопросы, сначала вслух — пока не понял, что они хотят не этого. Я стал отвечать мысленно — медленно, мягко, чтобы никто не ударился в панику. Они, как дети, подскакивали от восторга, держась за головы. Дэрик улыбался в предвкушении чего-то, не задавая вопросов.

— Прочти мои мысли, — прошептала женщина с блестящими шрамами на коже, облизывая губы раздвоенным языком.

— (Не нужно.) Я ухмыльнулся, она — тоже. Я прикончил напиток, и тут же — я даже не успел попросить — передо мной появились еще два. Я взял с деревянного блюда, нагруженного едой, булочку с мясом и, продолжая улыбаться, с наслаждением вгрызся в нее. С противоположной стороны стола лысый толстошеий увалень, разодетый в лоскутки кожи, давясь, пихал в рот еду со страшной скоростью, проглатывал ее, едва прожевав. Он уже очистил половину блюда. Наблюдая за ним, я понял, что сам забываю жевать. Я перевел взгляд на парочку, сидящую недалеко от него. Они могли быть и мужчинами, и женщинами, и гермафродитами. Они медленно стаскивали, как кожуру с лука, друг с друга одежду. Пока я пялился на них, кто-то начал гладить меня сзади, растирая мне шею и плечи, надавливая пальцами во впадинах между позвонков. Мне было приятно, и, даже не оглянувшись, я разрешил этим рукам стащить с меня куртку.

Я ответил еще на пару десятков вопросов, когда толпа вокруг меня переменилась снова; выпил, съел еще несколько булочек с подноса, который, как по мановению волшебной палочки, наполнялся снова и снова. Все казалось лучше и лучше. Я растворялся в грезах: я — центр внимания, чья-то фантазия… равный… Я распустился, почти физически — как будто мои кости стали мягкими и тело уплывало в семи разных направлениях сразу. Мозг тоже начал плыть, отдаваясь на волю теплых, подернутых дымкой волн благорасположения, где царила лишь телесная нега и не было страха.