Пешки Сдвига

Спустя несколько километров, когда пропали последние признаки того, что они движутся по, хоть каким-то образом - подвластной Мути, территории: "Горыныч" притёрся к обочине, остановился.

- Выходи. - Книжник спрыгнул на чуть влажную землю; видимо, недавно здесь был несильный дождь. - Не тормози, никто тебя в расход - пускать не надумал... Шатун, освободи даму.

Громила повозился со своим ремнём, и, Виктория выпрыгнула из кабины, позвякивая - оставшимися на запястье наручниками. Замерла, недоверчиво, исподлобья, глядя на очкарика.

- Забери. - Книжник жестом указал ей, на голову "небожителя", удержавшуюся во время езды, в течение последних минут. - Мало того, что мне это - и так не забыть; а уж, вещественные доказательства - вовсе ни к чему... Снимай, снимай.

Рыжая, неверными шагами приблизилась к капоту и, протянула руку к светлому ёршику волос; оставшемуся незапятнанным кровью. Без всякого сомнения - пересиливая себя, сжала пальцы, ухватив коротковатую прядь, потянула руку вверх. Насаженная на примерно семи-восьми сантиметровую эмблемку "Горыныча", в виде трёх, расходящихся в разные стороны - лезвий древнерусского меча; голова снялась с небольшим усилием, оставшись в руке Виктории.

Та стояла, с расширившимися глазами, часто и нервно дёргая рукой, пытаясь бросить голову - на обочину дороги. Пальцы, то ли - свело судорогой, то ли - приключилось ещё что-то; но голова, оставалась в руке рыжей, будто приклеенная.

Книжник вернулся в кабину: а Виктория - всё так же, стояла перед внедорожником, пытаясь расстаться с находящейся в руке, вещью. Всё сильнее дёргая рукой; вторая безвольно висела вдоль туловища, будто боялась прикоснуться, и тоже остаться неразлучной, с головой шиза.

- А-а! - Тонкий вопль ужаса проник в салон "Горыныча", и очкарик с Алмазом - чуть подались вперёд, всматриваясь. - А-а-а!

В глаза Виктории, отчётливо, неуклонно, с грацией ядовитой гадины, только что укусившей жертву; вползало шалое, беспросветное безумие...

- Объезжай её, что ли... - Книжник закрыл глаза, больше не желая видеть этого. - Поехали, поехали. На всех - добродетели не напасёшься. Тем более, что некоторые, с этой самой добродетелью - никак не стыкуются, хоть ты тресни...

Алмаз сдал назад, вывернул руль влево. И, скоро, впавшая в законченной душевный хаос, начавшая уже яростно трясти рукой - женская фигурка: пропала из вида, скрывшись в сумерках.

С полчаса, в кабине "Горыныча" - висело непонятное молчание. Шатун устроился поудобнее и, похрапывал, набираясь сил. Лихо до сих пор - не пришла в себя: но, если правильно ориентироваться по последним данным - должна была очнуться не раньше, чем через три-четыре часа.

За окном уже почти стемнело, Алмаз врубил фары, и негромко мурлыкал себе под нос, что-то вроде "Я шёл паровозом, за "Хонды" колёса...". Книжник сидел, с застывшим лицом, уставившись в сгущающуюся темноту, сложив руки на груди.

- Мы не закончили наш экскурс, по полезным свойствам, которые имеются от просмотров кинопродукции... - "Стеклорез" допел последнее "па-па-ба, па-па-ба", и посмотрел на очкарика. - Выкладывай, избавитель ты наш. Сгораю же от желания, узнать, чего я такого проглядел...

- Да просто всё... - Книжник на миг поднял уголки губ кверху, не отрываясь от бегущей навстречу - ленты неплохо сохранившегося асфальта. - Конечно, если ты в теме; и знаешь, куда смотреть, с чем сравнивать... ну, ты не годовалый несмышлёныш; суть уловил.

- В общих чертах. - Лаконично сказал Алмаз. - В самых общих.

- Не буду растекаться выражаемой мыслёй - по киноплёнке... - Очкарик закрыл глаза, продолжая рассказывать. - Она, и так - вся на ней. Короче; Молох - жуткая дешёвка, замызганный до полной невменяемости - штамп. Стереотип. Банальный образец киношного злодея.

- Он что? Подражатель?

- Ага. Именно. Он копировал этих целлулоидных Бармалеев, почти до полного изумления. Ты понимаешь? - то, что для нас было реальностью; для него - было киношкой. Ну, может быть - не совсем верно выражена доскональная суть, но - в общем и целом...

- А как же его способности? Ведь он же что-то умел, и умел основательно.