Пешки

— Так эт ров ещё с Крива остался, там этих, ну этих… вот. А в нашем селе оборотень жил. Ну, такой мохнатый, глазастый, красы-и-ивый, — ручка расторопной девицы сместилась под стол, начав многозначительные поглаживания, — мужик был. А на другом конце Федоска — дура жила. Конечно дура, какая умная будет носом крутить, когда за ней мужик бегает, хоть и того… это… с клыками. А она всё мялась, ни дать, ни замуж. Дура, я ж говорю. Тогда наш оборотень взял и взял её. Прёт на другой край села, а её брательники с дружками и вилами сзади. Прёт, знацца, прёт, — ручка начала теребить активнее и настойчивее, при этом сама девка восторженно пялилась на Ихвора, а тот на несчастное чучело с уже почти оторванным подавальщицей хвостом. — И всё. Не допёр, так и сгинули оба где‑то во рву наш оборотень и ихна Федоска — дура-а-а. И ходють тепереча во рву их духи неприкаянные воюць, стонуць, людям жить недаюць. В полнолуние, бывать, выйдешь на сеновал, уж сердце от их плача разрывается, так плохо бедным. Воет наш оборотень мучитцца-а-а-а…

Трепетная женская натура, не найдя отклика в жестокой мужской душе и мёртвой беличьей конечности, разразилась слезами, соплями и воем из‑за дурных родственников, погубивших девку и оборотня.

— Вельвольфов бить? — подскочил на своём троне юный диктатор с ополовиненным чугунком. — Не-е-ельзя-я-я… Дискриминация малых народов со стороны царских прихлебателей! Браццы, восстановим историческую справедливость! Бей федосцев-недомерков!!!

Дальнейшие лозунги сгинули под дружный гвалт разгорячённого мужичья, давно искавшего достойную мишень для достойного мордобоя. Вооружённая чем попало пьянь радостно рванулась к двери прямиком по распластанным телесам храпящего на пороге чародея. Временно забытый Сигурд неловко плюхнулся со своего постамента и с воплем: «За Князя!! За бабами!!» ринулся сквозь толпу предводительствовать новое восстание одной половины села против второй. Хлипкий юношеский организм к таким перегрузкам был не готов и, споткнувшись о сослуживца, пал жертвой нескольких десятков ног, браги и ступенек, так и оставшись лежать физиономией в луже. Ихвор крепче обнял обожаемую белку и, стянув с бессознательного оратора штаны, радостно вырисовал на оголённом заду мишень.

* * *

Яританна лопатками почувствовала чей‑то пристальный взгляд и невольно поёжилась, словно некто уже беззастенчиво обшаривал её кожу и залезал под рёбра. Холодный, липкий и какой‑то совершенно неестественный интерес вызывал нехорошие ассоциации с плодом горячей любви упыря и инкуба. Подсчитав возможность такого скрещивания благодаря курсу фундаментального нежитеводства, представив количество наследуемых характеристик и их возможное наложение, чародейка заметно погрустнела и пожалела, что рядом нет хорошего такого самонаводящегося ловчего контура, желательно с разрывным эффектом. Когда всепроникающий взгляд достиг ключиц, девушка не выдержала, нырнув с головой в невысокую бадью и с не проявляющейся ранее ловкостью начала запихивать своё размякшее тело в платье, отмокавшее там же. Удивительно было, что ей не просто удалось это сделать на столь убогой площади, где тело раньше едва умещалось с поджатыми по подбородок коленками, но и провернуть сей акт извращённой эквилибристики, даже не всплывая. В состоянии надвигающейся паники Чаронит была способна посрамить всех Мастеров — Боя вместе взятых.

Резко вынырнув и схватив ртом немного воздуха, Яританна напряжённо застыла, перебирая пальцами и совершенно забыв, что вода не её стихия и толку от этих манипуляций никакого. Для успокоения расшатавшихся на ненавистном болоте нервов девушка два раза глубоко вздохнула и лишь потом отбросила с лица мокрые пряди снова посветлевших волос. Ощущение чужого осуждающего взгляда на затылке никуда не делось, зато к нему прибавилось ощущение мокрой слегка мыльной ткани на теле. Подавив в себе приступ неконтролируемой жадности, тенегляд расщедрилась на ночное зрение и с нехорошим таким прищуром обвела взглядом кусты заднего двора их нового работодателя. Прямо за кустами начинался глубокий и какой‑то очень подозрительный овраг внушительных габаритов прекрасно располагающий нечисть к заветам продолжения рода. Тонущие в ночном сумраке абрисы второй половины деревни вспыхивали яркими светляками. Судя по доносившейся музыке, сельчане гуляли свадьбу, возможно даже чародея. Но это не слишком успокаивало девушку, памятуя о пьяном поведении коллег и любви некоторых видов нежити именно к подобным торжествам. Правду, нежить пока не подавала признаков активного интереса к людским гуляниям, а продолжала плотоядно следить за купающейся чародейкой.