Тем обиднее, что за сдвинутыми столами в «Пёсьем дворе» граф Набедренных-то и отсутствовал.
Остальные же были все: Андрей сидел подле чрезмерно серьёзного хэра Ройша, с другой стороны от него расточал лучезарные улыбки господин Солосье («Золотце», как фамильярно звали его у графа), на углу размахивал яркими рукавами господин Букоридза-бей (если фамильярно — За’Бэй). С прочими участниками застолья Тимофей личного знакомства не имел, но по аристократической манере держать себя и вышитым серебряной нитью вензелям опознал хотя бы графа Метелина. Граф Метелин был эффектен, мрачен и неуместен — расположился будто бы и со всеми, но взгляд его блуждал неприкаянно. На графа то и дело косился кто-то подвижный и громкий, не потрудившийся при входе в помещение снять затасканную вычурную шляпу; пусть шляпа и прибавляла ему роста, с громадиной-тавром по левую руку он выглядел почти комично. За тавром сидели три вольнослушателя — это Тимофей понял благодаря эмблемам Академии, прицепленным на грудь или на шейный платок, вместо полагающихся студентам поясов. Один — темноволосый, с тонкими чертами, в очках со щёгольскими жёлтыми стеклами — был одет побогаче и носил рядом с академической эмблемой ещё и медицинскую. Он что-то оживлённо обсуждал с другим вольнослушателем при очках — обыкновенных, но придающих своему хозяину самое надменное выражение, которое бывает у людей, заранее и по всем вопросам уверенных в своей правоте. Третий вольнослушатель, кряжистый и круглолицый, добродушно кивал скромному юноше, в котором Тимофей предположил сына генерала Скворцова — Андрей нередко упоминал его в своих рассказах об Академии как человека, в самом деле занятого учёбой, а не сопутствующими учёбе развлечениями. Вот и к графу Набедренных в последний день лета сын генерала Скворцова не явился, хотя Андрей уповал на его присутствие. Прямо сейчас, неуважительно хлопнув по плечу предполагаемого сына генерала Скворцова, рядом усаживался некто растрёпанный, небрежный, явно успевший уже напиться где-то в другом месте и по такому поводу расстегнувший половину пуговиц на рубахе — что смотрелось перебором даже в нестрогом к посетителям «Пёсьем дворе».
Тимофей с неудовольствием отметил, что единственный свободный стул остался как раз между знакомым и дружелюбным господином Букоридза-беем и этим отталкивающим типом.
Впрочем, чтобы занять тот стул, так или иначе требовалась решимость.
— Пиво? Пиво?! — наигранно возопил отталкивающий тип прямо в лицо сыну генерала Скворцова. — Принуждая меня понижать градус, ты, мил-человек, ставишь под угрозу...
— Помолчи, пожалуйста, — осадил его с другой стороны стола хэр Ройш. — Раз уж ты пришёл, будь добр, не мешай. В отличие от тебя я трачу своё время в кабаке не просто так, а из желания поделиться с вами — вами всеми — кое-какой информацией, пока официально не обнародованной.
Тимофей ушам своим не поверил: церемонный хэр Ройш — и вдруг обращается к какой-то пьяни на «ты»? Гостиная графа Набедренных, конечно, поразила Тимофея своим неожиданно демократическими порядками, но как раз таки ни одного «ты» там не прозвучало.
— Тоже мне, лектор Гербамотов сыскался, на людей шикать, — отталкивающий тип только развалился ещё вольготнее. — Эк ты сегодня не в духе, знаток папашкиных бумажек.
Замечание это при всей непочтительности было справедливым: Тимофей запомнил хэра Ройша язвительным, но мерно выдыхающим облака плотного дыма, а сегодня он выглядел так, будто швырнулся бы трубкой, окажись она у него в руках.
—
— Хотите испортить первую встречу однокашников некими мрачными известиями? — господин Букоридза-бей хмыкнул, а затем лихо ополовинил пивную кружку с видом самым беззаботным.
— Именно так. Иначе я не стал бы дожидаться всех припозднившихся, — хэр Ройш ещё раз покачал головой, глядя на отталкивающего типа и явственно не одобряя степень его опьянения.
— Графа по-прежнему нет, — заметил господин Солосье.
— Думаю, и не будет, — вмешался Андрей. — Мы разминулись на крыльце — граф Набедренных будто бы торопился по каким-то совершенно иным надобностям.
Господин Букоридза-бей завертелся, желая окончательно удостовериться в отсутствии графа Набедренных в «Пёсьем дворе», и так наткнулся взглядом на не решающегося подойти Тимофея. Заулыбался, махнул рукой и указал на стул между собой и отталкивающим типом.
От столь однозначного приглашения легче не стало: у Тимофея не было ни малейшей уверенности, что в этом обществе — да ещё и в свете надвигающейся беседы о чём-то важном — ему будут рады. Никакой возможности быть представленным всем присутствующим, никакого соблюдения приличий — а значит, и никакого подтверждения права Тимофея здесь находиться!