Песики&Детектив

– Есть один, – отчасти насмешливо заметил Плещеев, – спятивший кошатник Петр Семенович Рыков. В юности мы дружили, но потом насмерть разругались. У них, видите ли, в семье передавалось из поколения в поколение враждебное отношение к Оводовым. Это перенеслось на сам музей и тех, кто его опекает, посвятил свою жизнь Оводовым.

– На вас?

– Именно так.

– А-яй-яй. И почему?

– Видать, нехорошо они разошлись – Дмитрий Иванович Оводов и Митрофан Рыков. Я же не просто так сказал, что ушел слуга из этого дома с неприлично большой суммой денег. У нынешнего Рыкова, Петра Семеновича, есть огромный домашний архив, он же краевед у нас; но меня и моих учеников он к этому архиву на пушечный выстрел не подпустит.

– Стало быть, и впрямь вендетта?

Плещеев развел руками:

– Стало быть.

Крымов задумался:

– Да, и еще один вопрос. А где они, граф и Митрофан, похоронили пса, добермана Арчибальда?

– А в этом дворе и похоронили, – очень просто ответил Плещеев.

– Откуда вы знаете?

– Из писем, конечно. Напротив домовой часовенки, так было написано в одном из писем графа своему поверенному Астапову. Даже не представляю, как переживал граф, случайно или нарочно застрелив любимого пса, который пытался остановить его, защитить Машеньку Черкасову.

– И где эта часовенка, интересно? – спросил Крымов.

– Из этого окна она видна, – Плещеев махнул рукой, – идемте, Андрей Петрович. – Они подошли к окну. – Вон она. – Директор музея кивнул за окно, на осенний дворик и широкий газон с тополем. – В революцию из нее склад сделали, иконы забелили, ну а когда усадьбу стали реставрировать, то и часовенку привели в порядок. Даже росписи на стенах удалось спасти и восстановить.

– Интересно, где он похоронил своего пса? – задал риторический вопрос Крымов.

– Где-то в районе этого газона, я думаю, – пожал плечами директор. – Собачью могилу мы искать не стали, каюсь.

– Логично, – заметил детектив. – Увидимся, Платон Платонович!

3

Выдавать себя за другого человека Андрей Крымов научился сразу после того, как уволился из органов и перешел на вольные хлеба. Приобретая много имен, ты открываешь и много характеров в самом себе, обретаешь новые черты своей натуры.

Главное – не заиграться.

Адрес и телефон Петра Семеновича Рыкова он узнал у друзей в Управлении МВД и скоро уже звонил пожилому краеведу. Андрей Крымов представился журналистом, который изучает жизнь известных дореволюционных предпринимателей, знаковых, так сказать, личностей. Краевед с радостью согласился с ним встретиться.

Рыков, мощный старик-тяжеловес, полная противоположность щуплому Плещееву, тоже жил в старой части Царева, в дореволюционном доме. Недаром Платон Платонович назвал его кошатником: тут был целый зверинец. Острый запах сразу ударил в нос. По квартире Рыкова лениво ходили взад и вперед кошки и котята, две лежали на полках, две на подоконнике. Всего Крымов насчитал штук десять-двенадцать.

– Котеночек не нужен? – едва гость прошел в гостиную, между прочим спросил пожилой хозяин в старом халате. – Два помета в этот раз – многовато для меня одного. Все – красавцы.

– Увы. Я часто бываю в разъездах, а так бы с удовольствием обзавелся.

– А я вот домосед, – объявил крупнокалиберный хозяин.

Одна кошка, трехцветная, самоуверенная, с наглым прищуром, развалилась на столе, среди книг и бумаг.

– Это Зорька, мать племени, – сказал Рыков. – Она с характером, может и цапнуть.

– Уважаю. Привет, Зорька, привет, племя, – поздоровался Андрей с очаровательным зверинцем.

Кошкам было не до него.

– Чаю?

Крымов оглядел общий беспорядок, в котором главными санитарами леса были, несомненно, животные, и сильно засомневался.

– Пожалуй, нет. Только что отобедал.

– Так что вас интересует? – когда они сели в кресла, разделенные журнальным столиком, спросил хозяин.

Крымов достал из кармана диктофон, включил его и положил между ними на старые журналы «Вокруг света».

– Биография вашего знаменитого предка – Никиты Митрофановича Рыкова, фабриканта. Как ему досталось такое богатство. От отца, конечно?

– От отца ему достались только обувные лавки, а вот фабрику он создал своим умом и предприимчивостью. Плюс отцовские деньги.

– Значит, Митрофан… как по батюшке вашего предка?

– Пантелеевич. Митрофан Пантелеевич Рыков.

– Значит, Митрофан Пантелеевич Рыков был сапожником?

– Я бы так не сказал, – отрицательно покачал головой Петр Семенович. – Он любил чинить сапоги, это правда. Хобби. Был изначально мажордомом известного в Цареве графа Оводова, Дмитрия Ивановича, служил ему не за страх, а за совесть. – Его тон стал подозрительным. – Вы об Оводове тоже будете писать?

– Нет, не буду, – честно ответил Крымов. – Оводов – дворянин, а меня интересуют купцы и промышленники, двигатели, так сказать, прогресса, новые люди, как их понимали те же Чехов или Горький.

– И правильно, – согласился Рыков. – Эти дворяне могли только спускать свои имения и наследства, в пыль их превращать, а вот именно купцы и промышленники сколачивали миллионы и строили производства. На их плечах держалась Россия девятнадцатого века.